в кошки-мышки
С тем, кто и думает-то слишком,
А после сам себя берет
В охапку и все пишет, пишет.
Чего, никто не разберет.
Кого-то в сон смертельный клонит.
Кому-то очи ест до слез.
Здесь некогда живал писатель,
Он шубы длиной не носил.
Но знал, что надо улыбаться.
Что было сил, что было сил.
И так всю жизнь на этой силе,
По пояс уходя во тьму,
Он выплывал, читатель милый,
И было весело ему!
Дудочка
Продеть бы дудочку
В ушко той улочки
И продудеть на ней всю жизнь,
Обрыскать с нею закоулочки
И тихоходную теплынь.
Сыграть тишком про то, как тризною,
Квартиросъемщики судьбы,
Справляли мы свою непризнанность
И невозбранность, стало быть.
А если нам потом покажется,
Что наша песня невпопад,
Что попадали всюду катыши
Ненужных скомканных бумаг —
Что ж, значит так тому и быть,
Хозяюшка-судьба!
Ведь невозможно песнь сложить,
Не положив себя.
Ты видишь, мама, пальцев пять
И здесь таких же пять:
Они могли б возвесть Гелати,
Кого-нибудь еще обнять бы,
А им одно: пропасть!
Они б могли еще одну
Поэму песен в семь.
Но, впрочем, что это, кому?
И так полно поэм!
И тарабанили в стекло,
и брались за мундштук,
За скрипку брались, за перо
И тыкали в Машук.
Дрожали и сжимали вдруг
Просторный край стола.
А за спиной прохожий друг,
А в голове опять Машук
и звуки без числа.
Душ из черешен и чернил.
Машук чернел, дождь лил весь день.
Лежал убитый Михаил,
Еще молоденький совсем.
Спой, дудочка, о рае нам,
О нашем сердце раненом.
Гейне
Что там за шепот?
За пропасть, за оползень?
Детской простуде скончания нет.
Нет чтобы крикнуть: «немедленно! Воздуху!»
Легких не хватит. Не тот континент.
Что ж ты хотел?
Умирать научись.
В мякише снега
Тонет столица
Это все лица да лица да лица,
Это все Богом прикрытая жизнь.
Нежный болтун, стрекотун и охальник!
Хочешь я сказку тебе расскажу?
Жил-был на свете старик-полумальчик —
Полустарик. Полужизнь-полужуть.
Хочешь другую: там дело в вязаньи,
Из-за вязанья все дело пошло.
Кто-то связал этот дом, где лобзанье
И предсказанье слилися в одно.
Хочешь? Но сказки топорщится негус,
Будто бы страха клеенчатый пол
Стал под ногами ходить. И отведать
Страшно душе кареглазых крамол.
В зубьях застрянет все та же мякина,
Та, из которой и ныне творим.
Тени