из пуховых часов,
Дева восстала от цветочного своего алтаря,
И дугой устремила свой путь – над озаренными
горами и дымными долами,
Но не покинула еще своего Теразейского царства[16].
Высоко в горах с эмалевой главой —
Как та, где сонный пастух, на своем ложе
Исполинского пастбища лежащий привольно,
Приподняв свои отяжелевшие веки, вздрагивает
и смотрит,
Многократно бормоча «Верю, отпустится мне»,
Какое время в Небесах означено луной —
С розоватою главою, что, башней там вдали
вздымаясь
В солнца светлый эфир, прияла луч
Закатных солнц в повечерии – в полдень ночи,
Меж тем как луна плясала красиво-странным
светом —
Взнесенная на высоте такой, высилась громада
Сверкающих колонн на освобожденном воздухе,
Отсвечивая от Паросского мрамора эту
двойную улыбку
Далеко вниз на волну, что искрилась там
И взлелеяла юную гору в ее логовище.
Из расплавленных звезд здесь пол, как те, что пали[17]
Через эбеновый воздух серебря саван
Собственного своего разрушения, меж тем как
они умирали —
Украшая там обители неба,
Купол, созвенным светом спущенный с Небес,
Тихонько покоился на тех колоннах, как венец —
Окно из кругового алмаза, там,
Глядело сверху в багряный воздух,
И лучи от Бога устремляли эту метеорную цепь
И дважды опять окружали сиянием всю
красоту, —
Разве что между Горним небом и этим кольцом
Какой-нибудь дух беспокойный взмахнет своим
сумрачным крылом.
Но на колоннах глаза Серафима узрили
Смутность этого мира: – тот серовато-зеленый
цвет,
Что возлюблен Природой, как лучший
для могилы Красоты,
Подстерегал в каждом выступе, вкруг притолки
каждого —
И каждый херувим изваянный, там,
Что из мраморного своего обиталища
выглядывал,
Казался земным в тени своей ниши —
Ахейские изваяния в мире столь богатом.
Фризы из Тадмора из Персеполиса[18] —
Из Баальбека, и тихой, светлой бездны
Красивой Гоморры! О, волна[19]
Теперь над тобой – но слишком поздно,
чтобы спасти!
Звук любит ликовать в летнюю ночь: —
Свидетель тому ропот серых сумерек,
Что прокрадывался на ухо, в Эйрако[20].
Многим безумным звездочетам, давно тому
назад —
Что прокрадывается всегда в слух того,
Кто задумчиво глядит в темнеющую даль,
И видит тьму, идущую как тучу —
Не есть ли ее облик – голос ее – совершенно
осязаемый и громкий?[21]
Но чту это! – оно идет – оно доносит
Музыку с собою – то