Решив, что нужно дождаться, когда мальчишка проснется и, может быть, сам расскажет что-нибудь про себя да про родню, они приступили к своим привычным делам. Марья Ивановна, подоив корову Зорьку, затеяла блины, а Петр Макарович занялся хозяйством. Натаскал сена живности, почистил стойло да принялся точить косу.
Глава II
Когда солнышко поднялось уже над просыпавшейся землей и лучами своими начало гладить через окошко спящих детей, Иван открыл глаза. Все для него в родном доме было привычно и хорошо. Позевывая да потирая глазки, ворочаясь и намереваясь уже встать, Ваня вдруг заметил, что на его кровати, где-то там, в ногах, вроде как лежит кто-то. Удивившись, но ничуть не испугавшись, он вынырнул из-под одеяла на пол и на цыпочках подошел к лежащему. Удивлению его не было предела. «Это кто же тут спит на моей кровати такой грязный? Откуда он взялся?» – подумал Иван.
Услышав, что мать возле печи, бормоча что-то сама с собой, готовит завтрак, он прямиком кинулся к ней.
– Мама, мама! А у меня в кровати спит кто-то! Он что, теперь с нами жить будет?
– Ах, деточка моя, проснулся, голубок! Спит-спит, родимый. Ты его не бойся. Это мальчик потерянный. Мы его нынче ночью с батюшкой возле дома нашли. Видно, оторвался он от матери-то с отцом да и забрел к нам.
Марья Ивановна, нежно щебеча, снимала с сына спальную рубашечку и, целуя его то в голову, то в пузо, то в щечки, надевала короткие летние штанишки.
– Пойдем-ка пока умоемся, золотко мое ненаглядное.
Ополоснув в небольшом умывальнике румяное личико сына, Марья Ивановна полушепотом продолжила свои объяснения:
– Вишь какой он худой да грязный. Видать, нелегко живется ему. Надо бы пожалеть. Как проснется, мы его накормим, оденем да к отцу Ефимию отведем. А там уж и решится, что с ним делать.
Так приговаривала Марья Ивановна, вытирая умытого сына и помогая ему надеть свежую рубашечку. Не успел Ванюша присесть за стол, где уже дымились румяные блинчики и стояла сметанка с любимым малиновым вареньем, как с кровати послышалось сопение и бухтение. Марья Ивановна подошла скорее к проснувшемуся мальчику, а Иван, встав сзади нее и взявшись за юбку, с любопытством выглядывая, смотрел на гостя. Цыганенок, еще совсем сонный и мало чего понимающий, таращил глазенки и не мог никак сообразить, что это за место, где он находится. Он пугливо озирался, как будто искал кого-то, и, не найдя, зашелся в плаче:
– Даее! Аааа! Дае!
Марья Ивановна подсела к нему на кровать и принялась гладить рыдающего ребенка по голове.
– Миленький, да ты не бойся! Маму, верно, зовешь? Мы найдем твою маму! Найдем! Она, должно быть, в соседнюю деревню пошла, чтобы еды тебе принести.
Слушая, что говорит ему эта незнакомая женщина, мальчонка, продолжая все же плакать, принялся рассматривать окружающую его обстановку.
– Как тебя зовут, маленький? Меня – тетя Маша, а вот сынок мой Ванюша. Смотри, он такой же, как ты.
Цыганенок, понемногу успокаиваясь, стал руками показывать куда-то в сторону окна.