многотонная,
в два этажа,
опрокинулась с грохотом
в клочьях удушливой пыли.
И не верилось в то,
что под глыбами люди лежат.
Одинокие бабы
над ними
навзрыд голосили,
непослушные слёзы
привычно сгоняя с лица…
Даже слёз в эти годы
хватало на всех у России.
И на тех, у кого
на неё
не хватило свинца…
(Из книги «Лирика», 2011 г)
Дядя Федя
С дядей Федей мы соседи.
Трудно он живёт.
Но, как прежде, на беседу
он меня зовёт.
Я войду к нему, робея,
крикнет: «Проходи!».
А сосед – без ног обеих.
Защемит в груди.
– Нынче я боец примерный.
Мне, браток, почёт.
Мы теперь, пенсионеры,
все наперечёт.
Заседанья, юбилеи
трудно одолеть.
Я теперь уж не болею —
некогда болеть.
Тряско рюмку подымая,
скажет в тишине:
– Мало нас осталось, мало.
Даже я в цене.
Всё, что добыл кровью-потом,
я ношу с собой.
Не разведка, не пехота —
тыловой обоз.
В нём геройства не вершили,
не могли тогда.
Просто жили, трудно жили
в трудные года.
Да и разве, брат, геройство
крепко гада бить,
если у тебя есть свойство
Родину любить?
Так за что же нам медали? —
думается мне.
Да за то, что смерть видали
часто на войне.
И, как будто подытожив,
чем страшна война,
скажет тихо: «Я вот тоже
получил сполна.
До колен меня обрезал.
Это не пустяк…»
В тишине его протезы
громко захрустят.
Он забудется, застонет,
вспомнив о былом.
Но очнётся – нас застанет
за своим столом.
И неспешная беседа
мирно побежит…
Улыбнётся напоследок:
– Будем, братцы, жить!
(Из книги «Душа подобна камертону», 1997 г)
«Стало в нашей стране, не скрою…»
Стало в нашей стране, не скрою,
страшновато жить отчего-то…
Слишком быстро своих героев
превратили мы в идиотов.
Обесценили их награды.
А потом убедить смогли,
что геройствовать нынче надо
не за Родину – за рубли!
Мы живём не на поле брани,
но всё больше вокруг смертей…
…И с испугом глядит охранник,
как стреляет маньяк в детей…
(Из книги «Годы и строки», 2015 г)
«Прийти