я снова зашла в церковь и зажгла свечу, молясь о том, чтобы его отпустили и мы вновь могли увидеться.
Глава 18
Жан-Люк
Париж, 22 апреля 1944 года
Дай слабому человеку немного власти, и он обязательно начнет ею злоупотреблять. Жандармы были лучшим тому примером. Жан-Люк обрадовался, когда увидел, что Шарлотта уходит, но теперь ему предстояло разбираться с ними. И хотя у них не было никаких оснований, чтобы арестовать его, он знал, что они направят против него те немногие полномочия, что у них имелись.
– Недостойное поведение!
Жандарм, который задержал его, засмеялся.
– Если бы мы дали им еще пять минут, то могли бы их арестовать за это!
Жан-Люк достал пачку сигарет «Житан» из кармана брюк и предложил говорящему.
– О, если бы мне повезло, возможно, вы бы могли задержать меня за это. Но это ведь Франция! Наш долг – чтить женщин.
Атмосфера тут же поменялась. Жандарм засмеялся и достал сигарету. Жан-Люк предложил пачку второму, а затем прикурил им обоим своей серебряной зажигалкой, которая досталась ему от отца. Затем, чтобы скрепить негласный братский договор, он вытащил сигарету и для себя.
– Вы же не можете арестовать мужчину только за то, что он немного повеселился? Я только что вышел из госпиталя. Получил травму ноги и лица.
Он потрогал свой шрам.
– Она была моей медсестрой.
– Неплохо! – Жандарм выпустил клубы дыма в сторону Жан-Люка – Готов поспорить, она хорошо позаботилась о тебе.
– Еще бы.
Жан-Люк засмеялся. Они присоединились, а после, поговорив еще немного о женщинах, отпустили его домой. Жан-Люк посмотрел на часы – оставалось всего тридцать минут до комендантского часа. Как раз хватит, чтобы дойти до дома. Сегодня ему не хотелось ехать на метро, надо было подумать. Если честно, ему хотелось думать о Шарлотте. Шарлот-та. Шарлот-та. Он с нежностью произносил про себя ее имя, гадая, что в ней так сильно его привлекает. Возможно, это были противоречия, которые он находил в ней: уверенность, смешанная с нерешительностью, наивность, сменяемая дерзостью. Он чувствовал, что в ней есть храбрость, о которой она еще не догадывается. Он думал, что ее подавляло строгое воспитание родителей, при котором у нее почти не было возможности выражать свои мысли. Она походила на бабочку, которая еще не до конца высвободилась из своего кокона, чьи красивые крылья еще не успели расправиться. В ней было то, что он, как ему казалось, давно утратил. Надежда. Жажда жизни. Это чувствовалось в ее голосе, когда она говорила. И в ней была готовность поделиться этим, вложить это в его недостойные руки, ожидая, что он примет этот дар и воспользуется им.
А еще было что-то в ее манере держаться, что-то трогательное в том, как она задирала подбородок, будто пытаясь казаться более уверенной, чем есть на самом деле. Ему нравилось смотреть на нее в профиль. На ее идеальный профиль: умный лоб, не слишком маленький и не слишком большой, длинные шелковистые ресницы, порхающие над темно-коричневыми глазами, их радужка была лишь на тон светлее ее больших зрачков. У нее был прямой нос, возможно, чуть длиннее идеального, но это делало