бьют по чему-то. Удары повторялись со строгой периодичностью. В комнате даже воздух дрожал от невообразимого грохота. Прислушавшись, можно было понять, что работают две машины, без перерыва и каждая в своем темпе: ш-ш-ш! ба-бам! ш-ш-ш! ба-бам!
Вот в каком цеху работал Кэндзи. Грохот стоял на всю округу. Заткнув уши, я бессильно опустилась на соломенный мат. При каждом новом ударе пол ходил ходуном, все в комнате звенело и дребезжало. И кровать, и облезлый стол, и электробритва, и чайник. Все тело вибрировало, как под током.
– Помогите!
Но при таком шуме все мои крики не имели никакого смысла. Именно в тот момент я впервые поняла, каким сообразительным хитрецом оказался Кэндзи, прикидывавшийся слабоумным. Сажая меня в эту клеть, он знал: сколько ни кричи, сколько ни бейся, все равно из-за шума в цеху никто ничего не услышит. Не зная, куда деваться от отчаяния и накатившей на меня злости, я чуть не потеряла сознание. Пол подо мной вздрагивал с каждым ударом работавшей внизу машины.
Сейчас я стараюсь максимально точно восстановить в памяти и зафиксировать, что со мной было тогда. Хочется передать, как десятилетняя девчонка старалась выжить в той ситуации, мобилизовав для этого все имеющиеся у нее возможности – находчивость и сообразительность, силу тела и духа. Впрочем, я не уверена, что сумею выразить словами все мои надежды и отчаяние, которое меня охватывало. Хоть я и имею дело со словами – писательница все-таки, оживить сейчас на бумаге все, что я пережила тогда, в десять лет, просто-напросто невозможно.
Я не жалуюсь, не ною. Дело скорее в том, что сейчас я слабее и уязвимее, чем тогда. Ума с тех пор у меня прибавилось, зато со способностью точно воспроизводить то, что осталось в памяти, иначе говоря – передать реальные ощущения – стало гораздо хуже. Например, сейчас мне трудно поверить, что на следующее утро после ночи в комнате Кэндзи я потеряла сознание среди всего того шума и грохота. Я больше думаю о том, что не прощу Кэндзи ужасного насилия над собой.
Попытки внимательно проследить в памяти ход событий – это работа, и она сопряжена со многими неожиданными открытиями. Факт остается фактом: постоянный грохот, от которого некуда было деться, вызывал у меня куда более сильное смятение, чем присутствие Кэндзи. Тогда я боялась одиночества. Кэндзи был страшный тип, но за счет одного лишь воображения у меня создавалось реальное ощущение, что я живу.
Неожиданно наступила тишина. Отворилась дверь, и в комнату просочилась полоска света. Кэндзи вернулся с работы. Вместе с ним в комнату проник резкий запах наперченной лапши. Он включил электричество; я отвыкла от яркого света и старалась вернуться в окружавшую меня реальность. Кэндзи высоко поднял поднос, который был у него в руках.
– Миттян! Я тебе поесть принес. Проголодалась, наверное.
Для Кэндзи я что-то вроде домашней кошки, которую нужно вовремя накормить. С кошками так люди сюсюкают.
– Просыпайся.
Ничего не говоря, я оперлась на локоть, подняла голову и медленно встала с кровати. Есть совершенно не хотелось. Кэндзи