через несколько месяцев после разгрома Японии к нам вернулся наш дядя.
Он выпрыгнул из вагона, весёлый, сияющий, в накинутой на плечи чёрной офицерской шинели, всех обнял, всех крепко-крепко обнял, а малышей подбросил в воздух, потом опять прыгнул в вагон и снова выпрыгнул оттуда уже с мешком дальневосточной царственной рыбы горбуши.
Всё-таки ему удалось немного повоевать, нашему дяде. Он участвовал в какой-то десантной операции в Корее, забросал гранатами пулемётное гнездо и получил свою медаль «За отвагу», которая сейчас висела у него на груди. Всё-таки пригодилась ему немного довоенная физкультурная подготовка.
В комнате нашей эвакуированные тем временем жили своей жизнью. Виктор по обыкновению сидел у стола и разбирал свой пистолет на газетке, жена его что-то штопала, а Ната кормила чечевичным супом заболевшую мамашу.
Когда распахнулась дверь и весёлой гурьбой в комнату вошла наша семья во главе с дядей, эвакуированные повернулись и посмотрели на нас как бы испуганными, очень большими, во всяком случае странными глазами.
И дядя, вошедший со смехом, с каким-то бурным рассказом на устах, вдруг осёкся и тоже посмотрел на этих чужих ему людей каким-то странным, боязливым взглядом.
Тётя много раз писала ему во Владивосток и о Викторе, и о Нате, он знал, что они стали нам за эти годы почти родственниками, и всегда передавал им в письмах приветы, но, может быть, как раз в момент приезда он забыл про них, а может быть, комната наша показалась ему в этот момент совсем чужой, запущенной и захламленной, совсем не той комнатой, о которой он мечтал там, в Береговой Артиллерии, среди голубых морских пушек; во всяком случае радость его чем-то была нарушена.
Виктор встал, и встала Ната, и дядя, широко улыбнувшись, шагнул к ним – давайте знакомиться.
Пришли соседи. Появился эмалированный таз с винегретом. Нарезана была толстыми ломтями красная рыба горбуша немыслимой вкусноты. В центре стола была торжественно водружена бутылка со спиртом.
Среди гостей были фронтовики, обвешанные орденами и медалями, и Виктор, передёргиваясь от сильного тика, прицепил к своему кителю многочисленные боевые награды, но всё равно самым замечательным, самым весёлым, ловким и остроумным был в этот вечер наш дядя, береговой артиллерист Тихоокеанского флота, с его единственной медалькой на синей груди. Радость его уже ничем больше не нарушалась в этот вечер, и только иногда они с тётей обменивались непонятными для нас мглистыми дрожащими взглядами.
Началась мирная жизнь. По утрам дядя появлялся голый по пояс из-за ситцевой ширмочки, крутил в могучих руках чугунные утюги, кричал нам: «Подъём, манная каша!» Нёс всякую смешную околесицу: «На стене часы висели, тараканы стрелки съели, мухи гири оборвали, и часы ходить не стали», – и мы с весёлым гоготом вскакивали со своих тюфяков.
Однажды он повёл всю нашу квартиру в Парк культуры. Женщины шли впереди, а мы, мужчины, солидно двигались сзади. Навстречу нам попалась компания военных