я сознаюсь самому себе, что переборщил с инстинктом самосохранения – и сейчас этот инстинкт непроизвольно «сдетонировал». Но так я приспосабливаюсь к новым реалиям. И действительно, через некоторое время психоз пропал. Правда, ему на смену пришел новый.
Итак, как же сделать, чтобы о моем марше мира заговорили везде? Острая необходимость найти подходящего спонсора уже замучила меня. Люси по-прежнему тратит уйму усилий, чтобы убедить журналистов писать о моем путешествии, и всякий раз, приходя в очередной город, я заглядываю в какую-нибудь местную редакцию. Как только я провозглашаю благую цель путешествия: «Во имя спасения детей!» – взгляды тотчас смягчаются, слащавые речи текут рекой: «Как прекрасно то, что вы делаете!», «Вы возвращаете нам надежду», «Какой вы молодец!» – и так далее и тому подобное. Но я уже не жду благосклонности от людей и почти отчаялся отыскать спонсора или мецената своего «марша мира»… Кое-какие надежды я все еще возлагаю на Вашингтон, где меня ждут старинные знакомые нашей семьи, работающие в СМИ. В самом конце сентября, в гостеприимном доме Ги, моего давнего друга, за бокалом хорошего вина мы обсуждаем причины, побудившие меня тронуться в путь… Ги внимательно слушает и даже пытается меня утешить, но ничего не делает для того, чтобы помочь. А несколько дней спустя пишет моей Люси письмо, которое окончательно расстраивает меня. Ги сделал вывод, что мой замысел – обойти земной шар – отнюдь не в новинку и не в диковинку. Хуже того: он посмел усомниться в моей честности! «Жану нечего сказать о многих вещах, – написал он. – Например, о том, как малолетние дети вовлекаются по всему миру в вооруженные конфликты и столкновения. Он решил совершить это путешествие по личным причинам, а не по тем, о которых всем рассказывает. Если посол мира заявляет, что у него есть благая цель, он обязан в этой цели досконально разбираться! В противном случае он просто прикрывается благими намерениями. Но есть и хорошая новость: никогда не поздно действительно начать интересоваться этой проблемой».
После таких известий я решаю на несколько дней спрятаться в собственном мирке и, ночуя в лесной глуши, отказываюсь с кем-либо видеться. Что если мой друг прав? Вдруг я действительно неискренен? Ведь поначалу я отказывался придумывать для себя цель. Я в ней не нуждался – нуждалась скорее Люси. Ей это было нужно, чтобы пережить мое отсутствие, придать хоть какой-то смысл безумной затее и превратить ее в некий общий для нас с ней проект, оправдывающий жертву длиной в десять лет… Пожалуй, Ги справедлив. Я не имею права пользоваться великодушием людей, стремящихся поддержать меня. Отныне для того, чтобы нести людям надежду, я обязан во что бы то ни стало проникнуться идеей защиты детей. Легко сказать! Как это сделать? Однажды утром вместе с первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь листву, на меня снисходит долгожданное озарение. Не стоит выдумывать какую-то цель. Я просто должен радоваться тому, что буду добрым, справедливым, безупречным; буду поступать согласно