закованный в наручники, все вытягивал шею, пытаясь увидеть ее лицо, но не увидел. И топора он тоже не видел – наверное, унесла милиция…
Женщина застонала и открыла глаза.
– Зина… Зиночка где?
– Где Зина? – крикнула Ирина, с трудом отвернувшись от постояльца в сторону дома.
– Дак, с Любашкой, наверное, у Романовых, – ответил кто-то.
– Нет, у нас ее нету. Любка, ты Зинку не видела?
– Она в доме за печкой сидит, – важно сообщил детский голос. – Она всегда там плячется, когда дядя Лентя делется.
Раненная заворочалась, вырываясь, закричала. Крик вернул человека в настоящее, и в этом настоящем он стремительно бежал в распахнутую пасть огня, а в голове моталась только одна мысль, даже не мысль, а просто слово: «искупить… искупить…»
Он уже ощутил тяжелый жар на лице, замедлил бег, но кто-то навалился сзади и сбил его с ног.
– Ты что, спятил?! Сгоришь! Через окно давай! – ударил в ухо голос Андреича.
Андреич поднялся и кинулся к поленнице, сложенной у стены.
Два толстых полена вышибли раму. Окно рассыпалось осколками. Дым повалил наружу, из глубины комнаты донесся тоненький плач.
Оказавшись внутри, человек захлебнулся дымом, потерял ориентацию и пошел вперед, разводя руками.
Детский плач, казалось, перемещался по комнате. Человек наткнулся на что-то и остановился.
Откуда-то сзади крикнул Андреич:
– Сюда, парень! Зинка у меня! На выход! На голос иди!
Он, пошатываясь, вернулся к окну. Сразу стало легче. Мужчины передали девочку через окно и выпрыгнули во двор, хрипя и кашляя.
Во дворе уже стояла телега с большой бочкой, работал насос, фыркала струя воды, сбивая пламя. Зинка тоже кашляла, хныкала, но была цела и невредима. Андреич хвалил Зинку за соображаловку – девчонка открыла два боковых поддувала, дым тянулся в печку, оставляя ей островок кислорода в углу. Мужики хвалили Андреича, хлопали его по спине, со сдержанным интересом поглядывали на незнакомого человека. Бабы побросали ведра и всерьез били невесть откуда взявшегося пьяного в хлам Леонтия.
Навес над крыльцом обрушился, рассыпалось и само крыльцо. Огонь слабел, уползая в щели между обугленными бревнами. Люди чуяли скорую победу, утирали разгоряченные лица. Раненую женщину увезли на телеге к Романовым. С ней поехала Ирина, следом побежали Любка с Зинкой.
Леонтий лежал в траве, пускал из носа красные пузыри, плакал. Его пьяное раскаяние изредка прерывалось обиженным недоумением, и он с завыванием взывал к односельчанам:
– За что-о? За что, люди-и-и? Что я вам такого сдела-а-ал? Да где же душа-то в вас, лю-ю-ди-и-и?
Человек из леса присел на перевернутое ведро. На него накатился приступ слабости, сильно дрожали руки, и ноги тоже тряслись под коленками. Последняя восстановленная страница смяла его самого, как лист бумаги, хотя что-то подобное он и ожидал, и готовился принять. Если бы только это была не она…
Ему захотелось снова спрятаться в вазе, но сначала закричать, истошно