у подножия? Никогда их не трогай. Они могут быть ядовитыми.
Мне тут же захотелось потрогать. Вдруг они на самом деле волшебные и могут сделать так, чтобы мама перестала уставать?
Иногда, если отцу нужно было присматривать за мамой, из школы меня забирала наша соседка мисс Гринуэй. От нее пахло тальком, и у нее были красивые желтые волосы, как у девушки на моем флаконе с шампунем. Она всегда говорила «туалет» вместо «уборная», когда спрашивала, не нужно ли мне туда, а когда однажды взяла меня к себе домой «на чашку чая», я заметила, что она держит нож и вилку в манере, которую мама называла «простой», что бы это ни означало.
– Да без проблем, – всегда говорила мисс Гринуэй отцу, когда приводила меня домой. Я сразу бежала к матери в затемненную полосатыми синими занавесками спальню и сообщала, как у меня прошел день. Иногда мама выслушивала мои рассказы о новой лучшей подруге в школе – кажется, те постоянно менялись. Но часто она переворачивалась на другой бок и передвигала подушку, как будто я ее раздражала, и говорила:
– Приходи попозже.
Когда подошел мой шестой день рождения, мне не разрешили устроить вечеринку с друзьями, потому что «мама не вполне здорова».
– А можно устроить только для меня? – спросила я отца.
Он странно улыбнулся.
– Это было бы неправильно. Не при данных обстоятельствах.
Что бы это значило?
Позже, когда новые друзья спрашивали, как долго моя мама болела, я затруднялась с ответом. Иногда казалось, что несколько месяцев. Иногда – лет. Я думаю, прошло еще одно Рождество, поскольку помню, что впервые в жизни не нашла в чулке подарок.
– Ты уже большая девочка, – сказал отец.
При чем тут возраст? Как это связано?
Однажды, когда вместо отца меня встретила после школы мисс Гринуэй, я заметила, что у нее красные глаза. И тальком от нее в этот раз не пахло.
– Твой отец сказал, что ты немного побудешь у нас, – сообщила она.
– Почему? Зачем? – спрашивала я всю дорогу, пока она вела меня к своему дому, крепко держа за руку мягкой ладонью.
Но вместо ответа она лишь сильней стискивала мою руку.
Мне не понравился дом мисс Гринуэй. Он был размером с наш, но темнее, потому что «электричество дорогое». Она жила со своей матерью, миссис Гринуэй, которая орала: «Говори громче!», стоило мне что-то сказать. В ванной комнате на подоконнике стоял флакон с надписью «Освежитель воздуха», на котором были нарисованы бело-розовые цветы. Из любопытства я надавила на крышку и расчихалась: из него вырвалась вонючая струя. Я выскочила и захлопнула за собой дверь, на случай, если эта дрянь ядовитая.
К чаю был пирог по-пастушьи.
– Твой отец сказал, что ты такое любишь, – заметила соседка, ставя передо мной тарелку.
Слой картофеля сверху был комковатым, однако я все съела, потому что не хотела показаться невежливой.
– Вкусно, дорогая? – спросила соседка. Ее высокий голос при этом и вовсе сорвался на писк. Это напомнило