волк.
Жить с волками, а выть по-людски —
Это значит остаться собой.
Дикий и дружный хор сплёлся в вой.
Я – красный волк.
Волчья ягода – мой талисман,
Я на ней настоял свою кровь.
И потом снова мощные удары по струнам.
Я – красный волк!
Но даже ночь недовольна весьма
Этой мастью, давая мне кров…
Стук посуды, дружный лязг кружек, бойкий треск струн.
Ингвар уже чувствовал, что не зря разменивает остатки последних сил на шаги к огню. Запах жареного мяса с чесноком вёл Великана надёжнее рун. Он топал напрямки, через заросли огромных папоротников в человеческий рост.
Остановился, когда почуял из зарослей недоброе внимание.
Эх, сейчас бы лук или рогатину. Да хоть медвежий вибросвисток. Он редко срабатывал, но исправно придавал уверенности в лесу.
Ингвар обрадовался, что первым заметил наблюдателя и обозначил себя как гостя, а не как пойманного лазутчика. Поздоровался, выплюнув изо рта каменную пирамидку:
– Эй! Гэлхэф!
– Руки вверх! – резко откликнулись заросли.
Призрак фамильяра не предупредил его об опасности. Уголёк почти истлел, превратился в невнятный комок дыма, упрямо сопротивлявшийся ветру.
Великан поднял руки. Откинул в сторону шкуру, показывая, что не прячет оружия. Вообще ничего не прячет. Так и пришлось стоять, выставив пупок на всеобщее обозрение.
Первые несколько секунд ничего не менялось. Потом листва заходила ходуном, и из зарослей возник лесник в утыканной ветками одежде. Сначала могло показаться, что он испачкан, прямо-таки вывалян в грязи и репьях. Но, когда он подошёл ближе, стало понятно, что костюм задумывался как кусочек леса, в который мог облачиться человек, чтобы раствориться в чаще, притвориться лесным духом, лесовиком.
Вооруженный коротким луком лесник не проламывался сквозь кусты, а исторгся из них. Заросли выплюнули его в дюжине шагов от Нинсона. Воронёный клювик стрелы смотрел Ингвару в живот. Тетива едва натянута. Тугому короткому луку хватит и этого малого натяжения.
По измазанному тёмно-зелёной краской лицу нельзя было прочесть намерений. Только сумасшедшие зверино-яркие глаза сверкали из темноты. Стрелять он не собирался, это Ингвар чувствовал. Но спустить тетиву мог без колебаний. Это тоже явственно ощущалось.
– Ну? – произнес Нинсон и подивился тому, каким деревянным стал голос.
Человеку, не знакомому с подоплёкой промёрзших костей и голодной тошноты, голос Ингвара казался деревянным, но совсем на другой манер. Не задеревеневшим. А деревянным в самом лучшем смысле этого слова – спокойным, ровным и твёрдым.
Лесник ослабил тетиву и согнул плечи в лёгком поклоне.
– Я Кин. Я провожу вас в лагерь. Гэлхэф, милорд.
Однако после этих слов Кин никуда не двинулся. Он оставил стрелу под указательным пальцем и достал из-за ворота трубочку на тонкой цепочке. Трель разлетелась по округе. В хитром свистке трепыхался маленький шарик. Перепуганные