в этом роде.
Однажды Акбар возвратился домой необычно рано, весь в тревоге и волнении. Говорит, некто из русских, молодой на вид и прилично одетый, только что приставал с расспросами о местопребывании своёго, якобы, друга, коему хочет передать известия, помочь деньгами и т. п. Акбар, проявив похвальную бдительность, отрезал незнакомцу, что, дескать, вообще не знает здесь никого из русских.
А несколькими днями позже Акбар вообще не вернулся с базара. Ночь прошла в глубокой тревоге – не иначе арестован! Уже почти заканчивался день, ясный, солнечный. С тоской и смятением в душе смотрел я сквозь щели стен моего узилища на далёкие вершины гор, озарённые лучами заката. Картина сия, будто мираж, вызывала чувства ностальгические, страстное желание вновь очутиться в столь любимых мною горах, где не раз я охотился. Ах, если бы я смог туда пробиться – к безопасности и свободе!
А пока мне оставалось только, затаившись, прислушиваться к каждому звуку в предчувствии, что вот-вот заявятся красноармейцы или агенты ЧК, они затащат меня в каменное узилище, откуда выхода нет. А мысли о том, что смерть грозит не только мне, но и этим славным, с чистой душою людям, что дали мне приют, приводили меня в отчаяние.
Наконец, уже поздно ночью, появился Акбар. Голосом, дрожащим от волнения, он произнёс: «Тахир, едва не случилось ужасное! Я перепуган весь…, но Аллах всемогущ и по воле Его мы пока спасены!»
А произошло следующее. На базаре Акбар был схвачен двумя красноармейцами и препровождён в русское поселение, в здание Исполкома, т. е. Исполнительного комитета, где в присутствии комиссаров и вооружённой охраны был подвергнут допросу агентами ЧК. Сразу же был предъявлен выбор: или вся правда, где он спрятан (т. е. я, Назаров) или расстрел на месте. Акбар, однако, проявил немалую выдержку и как мог спокойно отвечал, что, дескать, никого из русских никогда не укрывал, не понимает, о ком и о чём вообще идёт речь, сам он уже старик, лет двадцать даже не бывал в городах и по-русски разговаривать не умеет и т. п.
«Не лги! – орали комиссары, приложив к голове Акбара два револьвера, один ко лбу, другой к затылку. – Говори, как есть! Мы ловим этого Назарова не один год, посылали отряды и в Пскем и в Чиназ, и в Чимкент, но теперь знаем, что он здесь поблизости!»
– Ну, уж коли знаете, так ищите сами, где хотите. Можете попытаться даже в моём доме, – отвечал Акбар с достоинством.
– Понятно, что там его нет, но ты определённо знаешь, где он. Так говори!
– Не слыхал и в помине ни о каком Назарове.
Головорезы продолжали допрос, угрожая расстрелом и пытками. Грозили забить насмерть, облить бензином и поджечь, однако ничто не могло сломить волю старого воина. Исчерпав угрозы, комиссары отступили на какое-то время, дав передышку Акбару, а затем сменили тактику. Выложив перед ним на стол кучу бумажных рублей и царских ассигнаций, которые весьма ценились среди местного населения, они предложили сделку:
– Видишь, тут целое состояние, лишь скажи, где Назаров, и получишь его!
– Даже когда бы замучили насмерть, не смог бы сказать то, чего не знаю. Как же могу сделать