не в том настроении, чтобы искать себе приключений, кузен. Просто прогуляюсь часок, проветрю голову и вернусь. Иди.
Бранд помолчал, затем кивнул:
– Не наделай глупостей.
– Не наделаю, – Роун нетерпеливо махнул ему и пошел прочь.
Улицы Вангейта он знал хорошо, и не заблудился бы, даже если бы не горели лампы на столбах. Уж кем-кем, а изнеженным домоседом он точно не был. Раньше мама ужасалась, когда он возвращался домой после прогулок, иногда и после небольшой драки, но Роун в конце концов выбил себе право ходить по родному городу, пусть и в сопровождении кузена. Беспокойство матери не исчезло совсем, но уменьшилось. Отец встал на сторону сына, и как-то рассказал о своей юности. Роуна немало позабавило, что папа, оказывается, не всегда был тем сдержанным и рассудительным королем, которого все знают. В молодости Бьерн успел побыть путешественником, охотником, даже на спор пару месяцев проработал подмастерьем у пекаря. Так что отчаянное стремление сына к свободе было ему близко и понятно.
Роун ни за что на свете не признался бы никому – даже отцу, с которым у него были отличные отношения, даже себе самому, – что его все больше пугает приближающаяся церемония инициации, в ходе которой выяснится, есть ли у него способности к магии. Страх он предпочитал маскировать бравадой, злостью, равнодушием – чем угодно. И еще – ему все больше нравилось быть в одиночестве или среди тех, кому было все равно, кто он на самом деле. И если бы не понимание, что он ужасно огорчит маму с папой, Роун бы наверняка ушел в далекий поход с группой охотников или разведчиков. Но приходилось терпеть.
Дойдя до перекрестка, он остановился и задумался, куда идти дальше. На улицах почти никого не осталось, только редкие прохожие да стражники. В окнах трактиров горел свет, но в большинстве домов уже спали. К друзьям заходить не хотелось.
Роун вздохнул и опустился на землю прямо там, где стоял. Прислонился к стене, закрыл глаза. Холода он не чувствовал: напитанный огненной магией перстень, полученный от матери, позволял не беспокоиться о таких вещах.
– Вот и все, на что способен принц Вангейта, – проговорил он негромко. – Носить с собой артефакты мамы, но самому не уметь даже спичку зажечь. Да уж, наследник из тебя так себе…
– Шел бы ты домой, маменькин сынок, – раздался вдруг рядом презрительный голос. Роун вздрогнул, обернулся – и встретился взглядом с недавним противником. Тот стоял по ту сторону решетки, скрестив руки на груди, и выглядел так, словно находится в тронном зале дворца. Роун только сейчас понял, что остановился у тюрьмы. А еще – что окно камеры открыто, на улице очень холодно и ветрено, но заключенный, кажется, даже не замечает этого.
– Тебе что, совсем не холодно? – вырвалось у него. Южанин раздражающе усмехнулся:
– Нет. А тебе, маленький принц?
– Не твоего ума дело, – грубо откликнулся Роун и снова прислонился к стене.
Разговаривать с заключенным, пусть даже с позиции победителя, не позволяла задетая гордость; уйти – любопытство. Роун боролся