Федор совсем скис. – Ты один теперь знаешь. И поплавков ведь себе не сделал: на полчаса собирался. Не думал я, Тим, что дело так обернется…
– Ничего, – как мог, я успокаивал друга, – не переживай ты так из-за этого. Всего ведь не предусмотришь. Если топить станут в озере, плавать нам не придется. Вода в нем неподходящая…
– И ведь сделать-то не из чего, ничего тут не прибавилось. Одна солома мокрая. Ладно. На нет и суда нет. – Пошуршав еще на полу, Федор вскоре умолк.
Спать мой друг способен в любом положении…
Минут через десять после того как в подвале устанавливается относительная тишина, нарушаемая лишь капелью с потолка да шагами стражи в коридоре, я обнаруживаю, что мы здесь далеко не единственные узники. Впрочем, крысы и мокрицы – а что это еще может быть такое наглое и холодное – вовсе не чувствуют себя здесь в неволе. Они скорее хозяева. Попривыкнув к новым постояльцам, они начинают оживленно шнырять взад-вперед, бесцеремонно задевая меня и даже перебираясь через мои вытянутые ноги.
Федор во сне только что-то бурчит. Хорошо ему – любитель животного мира.
Держась за сырую шершавую стену, я поднимаюсь к двери. Постоянство, с каким мы возвращаемся в этот подвал, наводит меня на разные грустные мысли. В коридоре за дверью ходят, негромко переговариваясь, лязгают железяками. Холодина жуткая, к тому же сыро, как в колодце. Голоса стражи меня слегка успокаивают, отвлекая от разгулявшихся в ночи крыс. Уснуть бы теперь. Если Федора до сих пор не укусили, чем я для них лучше? Вздохнув, я пристраиваюсь к нему спиной к спине.
По сравнению прошлым годом воды в подвале заметно прибавилось. Если так пойдет, скоро старине Тромму не о чем будет беспокоиться. Утонуть мы можем и здесь…
2
– Отстань, – я вяло лягаюсь. – Ну, хоть пять минут еще…
Ночью я натянул рубашку на голову. Главное, чтоб голове тепло было, тогда и сны теплые снятся. Кажется, что-то о так и не начавшихся для нас летних каникулах.
– Вставай, гаденыш! – жестокий пинок под ребра вдребезги разбивает остатки домашнего сна. Гадать не к чему, это прошлогодний Морквин. Явился, голубь прыщавый. И не спится же…
– Выспался? – глумится он, вытряхивая меня из моей новой фланелевой рубахи. – Ишь ты, клетчатая! Беру, – помусолив, он сует ее за пазуху. – На выход!
Слева от него, выхваченный из темноты мелькающим желтым огнем, поднимается Федор. После вчерашнего под носом у него запеклась темная корка. На лбу широкая ссадина. Несмотря на это, выглядит он по-боевому. Или мне так кажется, – единственный источник света находится в руках тощего, лисицеподобного школяра, облаченного в грубую, размеров на десять большую ему поддевку. Это чадящий факел на длинной, как у лопаты ручке. Школяра зовут Гекл, и он ни секунды не может устоять на месте. Нос у него начинается сразу от острой макушки и зависает где-то в районе плохо сращенной заячьей губы.
– Туда – сюда, обратно, тебе и мне приятно… – он оживленно помахивает факелом прямо перед лицом Федора. Должно быть, его сильно забавляет игра света.
– Следи за мной, –