Господни неисповедимы. Испытания, ниспосланные нам Господом Богом, быть может, и во благо нашим людям. Темная ночь сменяется ясным утром. Такая же смена бывает и в жизни царств.
Иван Васильевич нахмурился.
– Но как быть царю? Что скажешь о царе?
– Премудрыми делами ты, государь, на все времена прославил имя свое, – ответил Годунов, повторив то, что почти каждый день приходилось говорить царю в ответ на его вопросы.
– Однако царь сгубил ради моря столь великое множество народа и не добился ничего…
И эти слова уже не впервые произносит царь.
– Неправда, батюшка Иван Васильевич! Не прошли те годы нарвского плавания государству без пользы. Народы аглицкие, дацкие, гишпанские и все другие, латынской веры, побывали у нас, и многие товары незнаемые возили к нам и наши товары прославили на весь мир. Поистине, великое дело ты совершил, государь! К тому же у тебя, государь, как о том ты говорил, есть Студеное море! К нему привычны мы с давних пор, и народы Запада глядят сюда издавна… Торговые люди, государь, не спесивятся, – помимо Нарвы, плавают по Студеному морю из года в год с великою охотою.
И об этом разговор шел уже не раз.
Царь Иван поднялся; ласково улыбнувшись, покачал головою:
– Спасибо тебе, Борис! Ты с усердием доброго слуги утешаешь меня. Добро! Похвально. Мне это нужно. Сам Господь Бог вразумляет тебя говорить мне приветливые слова в моем несчастье…
Иван Васильевич обнял и облобызал Бориса.
– Вижу в тебе твердого мужа. Будь поближе к моим царевичам… Особливо – к Ивану. Внуши им, что не всуе их отец бился за Варяжское море.
– А со Стефаном Баторием, государь, – прости меня, – пришло время заключить мир… О том, как то сделать, надо подумать особо. Велики обиды, государь, что нанес тот Стефан чести и вере нашей. Но Русь в долгу не обвыкла оставаться… Светил бы месяц и звезды, согревало бы нас красное солнышко, а русская сила расти будет… Она еще свое слово скажет! Вырастет вот какая!
Годунов широко раскинул руки. Молодое мужественное лицо его раскраснелось.
Иван Васильевич с удивлением следил за Годуновым.
– Говоришь, вырастет?! – прошептал царь. – Вон ты какой!
– Вырастет! – убежденно ответил Борис, отирая пот на лбу, выступивший от чрезмерного волнения. – Вижу, государь, вижу славу нашу!
Иван Васильевич порывисто схватил его за руку:
– Тише!.. Молодой ты! Горячий! Непросто достичь того! Думаю, и впрямь помиримся пока со Стефаном… помиримся… Надо думать – как? «Слава»! Чудно ты сказал!.. Кругом беда, а ты… «слава»! Ты не сильный, а властвовать можешь… Твои честные глаза обманут хоть кого. А меня не обманешь! Нет! Какая «слава»! Не сделал я того, что заповедано мне! Мой отец, дед осудят меня там, в вышнем мире. Однако спасибо тебе! Ты веришь, ты ждешь славы, ты не склонил головы перед несчастьем. И не склоняй! Мне такой нужен! Царству нашему такие нужны. Мой царевич Иван не таков… И Федор не таков… в одном бушует страсть властолюбия и самодовольства, а любви к труду не вижу, в другом