себе чёрт знает что, но до прямой осады его жилища дело не доходило. Ограничивалась только письмами. Вот, кстати, одно валяется. И что с ним делать: потешить себя или сразу сжечь?
Послышался стук закрывающейся дверцы ландо. Медлить было нельзя, иначе он так и не узнает, кто его побеспокоил в столь ранний, по его меркам, час. По дороге начинал движение экипаж княгини Долгорукой. Он узнал его сразу по аляповатым элементам декора, покрывавшим весь кузов. Здесь и лепестки роз, и какие-то завитки, ещё и герб фамильный. Всё было сделано лишь для привлечения внимания. На Карла это нисколько не действовало, скорее наоборот. Он не мог писать неинтересные лица. Ни за какие деньги, невзирая на чины и важность заказчиков. Не мог и всё. Зато когда к нему приходило вдохновение, он мог бесплатно написать не один портрет. Взять хотя бы этого метателя, Доменико Марини. Карла поразило выражение его лица, на котором отражались его переживания и стремление превзойти себя в момент броска. Его каменные скулы были недвижимы, реки вен на руках словно наполнены свинцом. Он, как машина, демонстрировал силу и слаженность действий. В его взгляде сквозила непоколебимость. Любому художнику необходимо выразить свои чувства, поделиться ими. Люди просто обязаны увидеть то, что видит он, Карл. Иначе подобные переживания могут сжечь его изнутри, не давая перспективы развития в будущем. Чего греха таить, от творчества художник тоже должен получать удовлетворение. Его за монеты не получишь.
Ни у кого не было сомнения в его таланте, поэтому, несмотря на все его прихоти, к нему шли и даже, как сегодня, стучали в дверь. Он сам это прекрасно осознавал. Иначе его бы здесь просто не оказалось, да ещё и на содержании Общества поощрения художников.
«Поощрения, как бы не так. Эти постоянные согласования, утверждения… Разве кто-то может понять на расстоянии более четырнадцати тысяч вёрст моё настроение, мои чувства, которые пробуждает это место? Стоит вступить на, казалось бы, простой булыжник, как начинаешь ощущать интенсивную вибрацию, которая готова взорваться и снести тебя всей энергией, копившейся веками. Эта энергия обладает необузданной мощью, но одновременно с этим можно забрать её частичку и навсегда оставить в своём произведении. Так и я хотел сделать вначале, попытавшись повторить шедевр уникального мастера Рафаэля. Вот только пришлось писать объяснение в Общество, почему, на мой взгляд, лучше писать копию с “Афинской школы”, нежели с “Мадонны ди Фолиньо”, и чем один шедевр лучше другого».
Глядя на своё произведение, которое было почти закончено (правда, он затянул со сроком – обещал отправить картину ещё в декабре прошлого года), Карл ощущал некое подобие гордости: он всё-таки сумел. По его мнению, ему удалось в точности угадать и даже дополнить деталями каждого персонажа поистине выдающегося творения, украшающего парадные залы Ватиканского дворца. Карл навсегда запомнил первый день своего знакомства с этими шедеврами. Их всего четыре: «Афинская школа», «Диспут», «Мудрость, умеренность и сила» и «Парнас». Каждый олицетворяет собой незыблемую часть человеческого общества: