пришлось съехать.
– А роды его жены, доктор, благополучно кончились?
– О да, вполне благополучно. Однако что там такое?!
Доктор с минуту прислушивался к шуму, раздававшемуся наверху, и затем быстро выбежал из комнаты.
Дело было в марте, и вечера выдавались холодные, так что Джейн затопила камин, но из-за сильного ветра дым то и дело валил из камина в комнату. Джонсона трясла лихорадка, хотя не столько от холода, сколько от терзавшего его беспокойства. Он скорчился в кресле перед камином, протянув к огню худые бледные руки. В десять часов вечера Джейн принесла кусок холодного мяса и накрыла ему на стол, но он не мог заставить себя притронуться к пище. Однако он выпил стакан пива, и ему стало лучше. Нервное напряжение сделало его слух необыкновенно чутким, так что ему был слышен малейший шорох в комнате роженицы. Под влиянием выпитого пива он так расхрабрился, что тихонько поднялся по лестнице наверх, дабы посмотреть, что там происходит. Дверь в спальню была чуть-чуть приоткрыта, и через образовавшуюся щель перед ним на мгновение мелькнуло гладко выбритое лицо доктора, принявшее теперь утомлённый и озабоченный вид. Затем Джонсон опрометью кинулся по лестнице вниз и, встав подле окна, принялся смотреть на улицу, думая таким образом немного развлечься. Лавки все были заперты, и на улице не было видно никого, кроме нескольких запоздалых гуляк, возвращавшихся из питейного дома, оглашая улицу пьяными возгласами.
Он стоял у дверей, пока весёлая компания не скрылась из виду, и затем опять вернулся к своему креслу перед камином. В голове у него зашевелились вопросы, никогда раньше не волновавшие его. Где же справедливость, думал он, и почему его кроткая, тихая жена обречена на такие страдания? Почему природа так жестока? Его собственные мысли пугали его, и в то же время он удивлялся тому, что раньше подобные мысли никогда не приходили ему в голову.
Под утро Джонсон, совершенно разбитый, в накинутом на плечи пальто, сидел, дрожа всеми членами, перед камином. Уставившись глазами в кучку остывшего пепла, он тщетно ожидал какого-нибудь известия сверху, каковое облегчило бы его страдания. Лицо его побледнело и осунулось, а нервное возбуждение, в котором он находился так долго, перешло в состояние полной апатии. Но когда наверху хлопнула дверь и на лестнице послышались шаги доктора, прежнее возбуждение вновь завладело им. В повседневной жизни Роберт Джонсон был спокойным, сдержанным человеком, но теперь он, как безумный, бросился навстречу доктору, чтобы узнать, не осталось ли уже всё позади.
Одного взгляда на строгое и серьёзное лицо доктора было для него довольно, чтобы понять, что принесённые им известия не очень-то утешительны. За эти несколько часов в облике доктора произошла не меньшая перемена, чем и у самого Джонсона. Волосы его были растрёпаны, лицо раскраснелось, а на лбу блестела испарина. У него был боевой вид человека, только что в течение долгих часов боровшегося с самым беспощадным из врагов за самое драгоценное из сокровищ. Но в то же время в выражении