Ее лицо, как и лица прохожих женщин, нельзя было назвать подходящим к иконам двадцать первого века, уж слишком оно было простое: без ботокса, золотых нитей, увлажняющих кремов, массажей, инъекций и всего прочего. Однако это лицо источало такую искреннюю доброту и тепло, что нельзя было назвать его некрасивым.
—Девочка моя, – вздохнула волнительно незнакомка, – мы так все перепугались. Ах! Я так боялась, чтобы не случилось ничего дурного, – женщина отмахнула рукой эти мысли, – Все так быстро произошло, ты только сошла и тут эти выстрелы, крики, суматоха и вот я вижу он хватает тебя и насильно тащит. Ах, ах! Ты в порядке, милая?
– Да, но… —не успела Адриана договорить, как приятная женщина притянула ее к себе, приобняв.
—Я даже твоего лица не рассмотрела, дорогая. Как я испугалась, как я испугалась! Что за человек такой? Как ты спаслась, девочка? – женщина со слезами на глазах опустила взгляд на ее ноги, —Ты так отчаянно отбивалась, что потеряла обувь? Или… о Господи! Не говори, что он…нет-нет! Быстрее пройдем в карету, нельзя так на улице. Схватив девушку за руку, незнакомка запрыгнула легко в дилижанс. Дверка закрылась, и кучер поинтересовался:
—Домой, синьора Долорес?
—Да, скорее! —и, обернувшись к девушке, женщина продолжила, – Скажи мне правду, что с тобой сделали. Он прикасался к тебе? —последнее предложение она сказала так медленно и с такой опаской.
Адриана поняла, что ее сейчас принимают за другого человека. Нужно было решать быстро, как поступать дальше. "Я могу сказать, что она ошиблась и снова окажусь выброшенной на улице, неизвестно где и как проведу эту ночь, но, если я совру и переночую под крышей, в безопасности, одну ночь, во всем разберусь и решу, как действовать. А что если эта бедняжка Корнеллия сейчас в опасности? Но я ведь на утро напишу записку и ее непременно найдут. Всего на одну ночь, на одну."
– Ты так притихла, Корнеллия, тебе страшно это говорить? Ах, меня так пугает твое молчание! Скажи хоть слово.
– Ничего такого не случилось, эм, синьора Долорес, —непривычно ответила девушка, —Я отбилась от него, но он приставал…
—Ах! Ах! —женщина схватилась за сердце.
– Но все закончилось хорошо, я была вынуждена снять свое изорванное платье и бежать без обуви, —не понимая, как искусно она врет, продолжала Адриана.
Синьора Долорес сперва побледнела, после, перекрутив всё в своей голове, тяжело вздохнула и наконец успокоилась.
—Корнеллия, – еще раз вздохнув, начала она, когда они огибали площадь с фонтанами, – Послушай, я не знаю стоит ли мне упомянуть об этом случае в письме вашей матери. Вы же понимаете, —она запнулась, —Ваша мать очень волнуется и… – Адриана со страстью начала ей приводить разумные доводы, почему не стоит говорить об этом ее матери. Она еще десяток раз убедила синьору, что этот инцидент прошел без каких-либо травм для нее, ну кроме разве моральной. Через минут пятнадцать было твердо решено оставить эту