шли в бой.
Восстановив дисциплину во всём своём воинстве, Живоглоцкий начал боевые действия. Александровцы отчаянно сопротивлялись, и потому реввоенсовет никак не мог добиться видимых успехов. В тяжёлых позиционных боях проходил месяц за месяцем, пока на помощь красноглуповцам не пришёл «патронно-снарядный голод» – у александровцев закончились снаряды к пушке и патроны к винтовкам. Они не могли больше отстреливаться. И вот тогда Живоглоцкий на белом коне проскакал перед фронтом красноглуповцев, размахивая шашкой, и закричал:
– На александровских контрреволюционеров! Вперёд! За мной! Ура!
С криками «Ура!» красноглуповцы бросились на штурм александровцев. Александровцы, побросав позиции и оружие, скрылись в лесах, на сеновалах и в амбарах. Красные начали их вылавливать, но сделать это было непросто – леса да поля на Вихляевщине обширные, дремучие, всех не поймаешь, да ещё и сам заблудишься. Тогда Живоглоцкий принял такое решение: поджечь весь лес в районе Вихляевки с той стороны, с которой дует ветер, а с противоположной стороны леса ловить выбегающих александровцев рыболовными сетями. Так и сделали.
Но поскольку ветер несколько раз менял направление, красноглуповцы подожгли лес со всех сторон – и александровцы, прятавшиеся в лесу, почти все либо задохнулись в дыму, либо заживо сгорели в лесном пожаре. Лишь очень немногие спаслись в рыболовных сетях красноглуповцев.
Прошло несколько месяцев, и в Москве была объявлена всеобщая амнистия участникам Гражданской войны. Оставшиеся живыми александровцы потянулись из своих лесных и овражных землянок в сёла, где сдавались советской власти. Все они после короткого разбирательства отпускались по домам, за исключением редких случаев. К такому редкому случаю относится и выход из леса самого Антона Александрова.
Вышел он по случайности в то же село, где находился чрезвычайный реввоенсовет. Селяне ему указали на дом, где располагался штаб. Штаб после трудов праведных предполагал поужинать. Кулак, на постой к которому временно был размещён штаб, суетился, накрывая стол для ужина оравы партийно-советских руководителей. Он после нескольких месяцев кормления штаба перешёл по своему экономическому состоянию из разряда кулаков в разряд бедняков, хотя прокормить штаб ему помогало всё село. Поэтому, когда он увидел Александрова – того самого, из-за кого штаб и не разъезжался, – кулак неслыханно обрадовался и, гладя его по спине, любовно называл «кормильцем».
Александров попросил что-нибудь поесть, но ему отказали и сразу же повели на допрос. Откладывать ужин из-за допроса Александрова никто из членов штаба не собирался. Служба службой, а поддержание посредством поедания ужина революционных сил у штаба никто не отменял! Сам процесс ужина претерпел некоторое изменение: самогон решили оставить напоследок, разделяя радость его употребления с радостью допроса главного врага советской власти на Глуповщине.
Штаб в полном составе сытно и молча поужинал, и велел кулаку, оставив