Александровна взяла бинокль и смотрела в него долго и внимательно.
– Ильюша, – позвала она мужа, – а не совершить ли нам вечернюю прогулку?
– Машенька, я уже ложусь спать, – стал было отнекиваться муж.
– Ильюша, моцион перед сном очень полезен, – твердым голосом отрекомендовала Мария Александровна.
– Хорошо, хорошо! Иду!
– Можно я с вами? – попросил Владимир Ильич, побоявшись, что в темноте родители не найдут нужное.
– Пожалуй… – заколебалась Мария Александровна.
– Ну, ма! – заныл сын. – Это ведь я заметил.
– Ладно!
Подсвечивая себе керосиновой лампой, они втроем отправились на гумно. Ванятку они уже там не застали. Обошли вокруг два раза.
– Зря ты, Мария, паниковала, – сказал Илья Николаевич.
– А это что? – притворно удивился будущий вождь пролетариата, показывая на девичий сарафан в стоге сена.
– Анна! – охнула Мария Александровна.
– Маняша, – обнял ее за плечо муж, – она дома!
– Пошли домой! – скомандовала Мария Александровна.
За всю обратную дорогу она не проронила ни слова.
– Где ты была, Анюта? – притворно ласково спросила она у дочери.
– В саду. Я слушала соловья.
– Мы его даже видели, – начал было Илья Николаевич, и осекся под внимательным взглядом жены. – Гм…
– И как он тебе? – сладким голосом продолжала Мария Александровна.
– Ах, мама, он выводил такие заливистые трели.
– А где твой розовый сарафан, дочурка?
– Не знаю, – растерялась Анна, порывшись в вещах. – Наверно я отдала его стирать нашей горничной.
– Ладно. Иди спать, – пристально всматриваясь в дочь, сказала Мария Александровна.
В комнате родителей долго не гас свет. Утром Илья Николаевич объявил, что вместе с Анной возвращается в Симбирск.
– Зачем? – удивилась дочь.
– Будешь готовиться к поступлению в институт.
– Но экзамены сдавать только на следующий год.
– Чем раньше начнешь готовиться, тем больше будешь знать. И вернее поступишь.
Анна хотела возразить, но он перебил ее:
– Я двадцать лет работаю в системе народного образования и знаю, как лучше.
В тот же день Мария Александровна о чем-то долго беседовала с сельским старостой. С тех пор Ванятку больше никто не видел. Говорили, что его забрали в армию, во внеплановый призыв. И дальнейшая судьба его неизвестна.
Вот с тех пор Владимир Ильич и перестал доверять крестьянам. И во всех революционных делах отдавал приоритет пролетариату.
Лошадиная душа
Владимир Ильич слыл в революционной среде атеистом. Но мало кто знает, что веру в Бога он утратил еще в детстве. Родители Владимира Ильича были людьми набожными. Они постоянно говорили детям о Боге, бессмертии души и о необходимости вести себя при жизни так, чтобы душа потом попала в райские кущи, а не жарилась бы вечно в аду на сковородке. Дети слушали и внимали.
Однажды