поэтому теперь все разговаривают шепотом, а значит, придраться уже не к чему. Но даже этот шепот иногда раздражает Павла, и он тогда предлагает «участникам придворного заговора», как он их называет в глаза, пройти на кухню и там продолжить «замышлять». Борис и его гость или гости всегда в эти моменты испепеляюще смотрят на Павла, но молча берут бумаги и выходят.
Борис со времени их диалога с Павлом не проронил в кабинете ни слова, даже приветственного. Павел за это время убедился, что утренний сон не приходит даже в полной тишине.
Это продолжается около недели.
Утром очередного дня Павел привычно полулежит в своем офисном кресле. Входит Борис, вешает одежду и сразу же выходит. Через небольшой промежуток времени входит снова.
– Доволен? – громко и с вызовом спрашивает он.
Павел сидит в том же положении с по-прежнему закрытыми глазами. Практика последних дней приучила его к молчаливым утрам, и он к этому, надо сказать, быстро привык. И тем более, он отвык от прямых обращенных к нему вопросов.
– Теперь ты доволен?! – повторяет Борис уже на более высокой ноте.
– О! Заговорил, – отвечает Павел, и кресло принимает вертикальное положение, – А я думал, ты вступил в клуб молчальников «Диоген». Просто, на монаха-молчальника ты не очень…
– Не смешно.
– Ну, не может быть всегда смешно! Иногда может быть и не очень, чтобы оттенить остальное, так сказать… Ладно, чему я должен быть доволен? Жги! Ты же явно не перестанешь сверлить меня взглядом пока не выпалишь свою обличительную речь.
– Мистренко умер. Сегодня ночью в больнице. Доволен?
– Это не вопрос – это наезд, насколько я понимаю? Почему я должен быть доволен чьей-то смертью? Или ты предполагаешь, что я сейчас инфернально захохочу или пущусь вприсядку? Давай, без этой дешевой демонизации…
– А как к тебе еще можно относиться после всего того…
– После всего чего? – перебивает его Павел. – После всего того, что ты сам себе выдумал? Или после всего того, как ты сам себя накрутил?
– Ну, нет! Я тебя за язык не тянул. Ты тогда все довольно четко…
– И готов под этим подписаться, – перебивает его Павел. – Что изменилось с момента нашего разговора? На мой взгляд, ничего. Был гадкий человек, делал одни мерзости. Потом он заболел. А сейчас – умер.
– Ну знаешь?! Ты не прошибаем…
– А и не надо меня прошибать, я не просил! Зато, в отличие от некоторых, я последователен в своих взглядах и суждениях. Еще буквально пару недель назад ты про Мистренко сказал бы, что это сволочь из сволочей. Это при твоем-то добродушии! Мы вспомнили бы всех, кто попал под его каток, и удивлялись бы, как его земля еще носит?! Так?!
Борис смотрит на Павла и молчит.
– Можешь не отвечать. Так, – Павел интонационно ставит жирную точку. – А теперь он заболевает, и ты готов ему всё простить?
– Мне кажется, что так должен поступить любой порядочный человек!
– А мне так не кажется, понимаешь?! –