Через несколько минут человек высовывается из трубы. Смотрит налево, направо, снова налево – как суслик, высунулся из норы, глядит, нет ли поблизости змеи, – и вылезает из трубы головой вперед, словно на свет родился. Когда он встает и потягивается, Д.Э. зажимает рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Никогда не видела она такого маленького мужчины. Он низенький и тощий, печальный, как пугало, запястья – как куриные косточки, и весит, наверное, не больше ста фунтов вместе с ботинками. Если бы не щетина на подбородке – совсем мальчик.
В конце канала он пригибается, смотрит вдоль русла в одну сторону и в другую и взбегает по крутому склону. Поднявшись, он быстро идет вдоль изгороди к тому месту, где колючая проволока легла на землю. Дебра Энн знает это место. Она перепрыгивает там проволоку, чтобы срезать путь к передвижной библиотеке или к «7-Eleven».
У контейнера за клубом он останавливается, чтобы пописать. Потом, застегнув штаны, стучится в заднюю дверь клуба, и ему открывают. Дебра Энн вылезает из ящика, стряхивает пыль с футболки, потом, размахнувшись, бросает камень. Он долетает до середины поля и падает с мягким стуком, подняв пыль. Она не может понять, почему человек живет тут – или с ним что-то не так. Её папа говорит, надо быть наполовину глупым, наполовину сумасшедшим или наполовину мертвым, чтобы не найти сейчас работу в Одессе. Нанимают всех подряд. Может, он – и то, и другое, и третье, глупый, сумасшедший, больной – но, все равно какой, для неё он не опасен. Ей это душа говорит, она утверждена в этом, так же, как знает, что ничего плохого не может с ней случиться, если не наступать на трещины в тротуаре, и есть только растения, и не разговаривать с незнакомыми мужчинами. Уверенность её поколебалась весной с отъездом Джинни, и для неё утешение – наблюдать за этим человеком и знать, что он её не обидит.
Она плюет на землю и подбирает другой камень. Этот долетает до мескитовых деревьев, где земля спускается к каналу. До конца лета перекину канал, говорит она вслух.
Всю неделю она бегает после школы наблюдать за ним. Первые три дня собирает информацию: когда он выходит? Всегда в одно время? Всегда идет в сисечный бар? Потом ждет случая разглядеть всё поближе.
Почти пять часов, и солнце бьет по макушке как кулак. Во рту и в горле пересохло до боли. Жар давит на грудь, стесняет дыхание, пропотевшая футболка высохла час назад, пот больше не охлаждает её – его не осталось. Она вытаскивает гадатель из кармана шорт, он сухой и ломкий в пальцах. Посмотреть его стоянку? Да. Посмотреть его стоянку? Не сомневайся!
Дренажная труба широкая – можно войти, чуть-чуть наклоняясь. Она видит мусорный мешок с грязным бельем и свесившимися носками. Рядом с мешком аккуратная стопка штанов и рубашек. Рядом с проволочным молочным ящиком пара ботинок; ящик перевернут, служит столиком; на нем керамическая чашка, бритва и два желтых конверта. На одном черным маркером надпись: «Рядовой первого класса Белден. Уволен». На другом: «Медицина».
Шагах в пяти он построил стенку, чтобы отгородиться от остальной трубы,