и тут из тумана, верхом на велосипеде беззвучно выезжает мужик в телогрейке и коричневой шляпе. К раме велосипеда привязана пара длинных ореховых удилищ, снабженных лесками, пенопластовыми поплавками, грузилами и крючками. Пашка пугается, что велосипедист его зашибет и прижимается спиной к капоту «жука». Он успевает разглядеть худое бритое лицо интеллигентского разлива, очки и папироску в зубах. Пашку обдает ядреным табачищем и ранний рыбак пропадает в тумане, словно его и не было.
На Синьковскую плотину поехал, думает себе Пашка и лезет в фольксваген, досыпать.
В другой раз Пашка просыпается, когда уже совсем рассвело. Стекла «жука», затянуты серебряной пленкой росы. Мочевой пузырь вот-вот лопнет. Терпеть нет никаких сил.
– Хороший чаек, – охает Пашка.
Распахнув дверцу, он вываливается в сверкающий солнечный мир. Справив малую нужду, Пашка стоит подле дренажной канавы, глядя на густую росистую тень, протянувшуюся от березовой посадки по дороге. Сна у него ни в одном глазу. Недолго думая, Пашка Осокин садится за руль, бесцеремонно будит «жука» и катит мимо чайной, за поворот, по деревенским задам. По другую сторону проселочной дороги тянется убранное поле, за полем – заросший кустами овраг, за оврагом рассыпались по косогору избы какой-то деревеньки… Какое тут все маленькое, думается Пашке, сперва одна деревенька и тут же другая! Поля, огороды, вон, прудик и липки с черными стволами, прямо Хоббитания какая-то… Меж тем, огороды сменяет лесополоса, деревенька за полем, отодвигается, съезжает по косогору куда-то на бок, а над деревней, над стерней убранного поля поднимается краешек синий дали.
Проселочная дорога в другой раз виляет, и за ветровым стеклом лежит теперь окученное картофельное поле. Его ровные борозды тянутся к горизонту и упираются в черный еловый лес. Над полем стоит не знающее жалости утреннее солнце, картофельная ботва сверкает тусклым блеском, воздух неподвижен. Пашка заворожено глядит на открывшийся перед ним колхозный пейзаж, и тут мотор его верного «жука» чихает раз и другой, немного подумав, чихает снова и окончательно глохнет. Скрипя и лязгая, фольксваген катится по инерции, пока не останавливается посреди пустынной дороги, в самом сердце сельскохозяйственных угодий. В наступившей тишине Пашке слышно, как чирикают в посадке какие-то птички. Он откидывает голову на подушку сиденья и медитирует, прикрыв глаза, наверное, с четверть часа. Пашка Осокин ни о чем не думает, у него в голове звенит солнечная пустота. Он пытается стать одним целым с этой грунтовой дорогой, с этим колхозным полем, с этой лосополосой. Почувствовав себя картофельным клубнем, он прерывает медитацию и пробует снова завести «жука». Потом вылезает из фольксвагена, осторожно хлопает дверцей и рассеянно оглаживает теплый капот. Достает из багажника, обязанный бечевкой, картонный чемоданчик и уходит вдаль по проселочной дороге.
На въезде в деревню Нестерово, словно пыльное зеркало, поблескивает маленький пруд, а на берегу пруда стоит одинокий тополь. Присмотревшись, Пашка замечает в его ветвях что-то вроде домика, который из досок