по несколько раз на дню. Силья с отчаянием думала о том, что Руби будет такой всегда, но Микаэла объяснила, что подобное поведение свойственно большинству младенцев, и заметила:
– Просто дай ей время подрасти, pikkuäitini.[4]
Силья только усмехалась в ответ. Она совсем не ощущала себя матерью, скорее коровой. Из огромной груди сочилось молоко, пачкая блузки, но покупка смеси стала бы бесполезной тратой денег, ведь у Сильи было столько качественной еды, которая не стоила ей ничего, кроме чувства собственного достоинства.
А потом словно по волшебству трудный период закончился. Теперь улыбка Руби означала, что она действительно счастлива, а не мучается от газов. Она начала есть овсяную кашу и фруктовое пюре. Научилась самостоятельно садиться и спала по шесть часов каждую ночь. Силья влюбилась в беззубую улыбку дочери, розовые щечки и непонятный младенческий лепет. Она постоянно возилась с малышкой, точно с любимой игрушкой, и никак не могла насытиться общением с ней.
Наконец пришла пора возвращаться в колледж. Микаэла стала работать в ночную смену, чтобы оставаться с внучкой днем и давать дочери возможность продолжать учебу.
– Учись, – говорила она Силье, – а мы с Руби справимся. Твое образование сейчас важнее всего.
Вскоре все трое приноровились к новому распорядку жизни.
Силья очень скучала по Руби, и поэтому ей было сложно сосредоточиться на занятиях. Несколько раз она даже подумывала бросить колледж. Конечно, мать будет разочарована, но вряд ли вышвырнет ее из дома.
Поскорее бы закончилась эта проклятая война! Тогда Генри вернется домой и позаботится о них. Но война все продолжалась, и конца ей не было видно. В письмах он сообщал жене о своих смертельно раненных и убитых товарищах, но, слава богу, его собственные ранения всегда оказывались пустяковыми. «Я настоящий счастливчик, – писал Генри. – Правда, куколка?»
Руби очень тянулась к матери, хотя та проводила с ней совсем мало времени. Микаэла рассказывала, что, как только за окном вечерело и тени становились длиннее, малышка начинала ждать Силью, словно бы чувствовала ее приближение. Когда же Силья появлялась на пороге дома, лицо Руби светлело, и она бежала навстречу матери. За ужином девочка забиралась к ней на колени, а если ее пытались усадить на детский высокий стул, со слезами протестовала.
Силью удивляло то обстоятельство, что девочка так к ней привязана, но Микаэла лишь одобрительно кивала:
– Малыши просто обязаны любить своих матерей больше всего на свете. Так уж заложено природой.
Летом Силья обычно работала, чтобы в семье появились лишние деньги, и когда Руби исполнилось полтора года, собиралась поступить так же, однако Микаэла была против.
– Нам не нужны деньги, – сказала она. – Я зарабатываю вполне достаточно. А ты отдыхай, готовься к новому учебному году и наслаждайся общением с дочкой.
Однако Силья не могла радоваться долгожданному отдыху. В июне сорок четвертого года войска союзников