по куску хлеба, они аккуратно его съели и улеглись по сторонам, высунув длинные языки. Все, наконец, обговорив, мы с Валерой какое-то время молча посидели у огня, подкидывая в догорающий костер мелкие веточки и глядя, как радостно их охватывают языки пламени. Выпив еще по одной кружке крепкого, сладкого и ароматного чая с почками черной смородины, поднялись. Пожелав друг другу «ни пуха, ни пера», отправились, каждый своей дорогой, дальше на «промысел».
И было нам тогда по одиннадцать лет…
ИЗ ЖИЗНИ
В МЕТРО
– А вот еще был случай, – державший речь затянулся сигаретой и сунул оказавшуюся рядом большую еловую ветку в затухающий костер.
Пламя, облизав добычу, сразу вспыхнуло и осветило неровные очертания силуэтов деревьев из окружавшего их леса. Огромные звезды сверху стали не такими яркими и близкими, как пару секунд назад. Желтые искры, уходя неровным потоком вверх и в сторону, сливались с ними, образуя причудливый разноцветный рисунок. Находившийся рядом горный хребет, у самого подножия которого они расположились на ночь, черной громадиной нависал, казалось, прямо над ними. Лишь белые заснеженные края вершин, поднимавшихся на трехкилометровую высоту, заметно выделялись на фоне более темного небосклона.
– Был у нас егерь один, чудик еще тот! – речь Михалыча, как обычно, не страдала отсутствием нецензурной лексики, но филигранное умение художественно и в меру обставлять изложение редкими, но точными идиомами и междометиями, придавало ей особый колорит.
– Что-то там он окончил, МГУ, кажется. Технарем, по физике или что-то похожее. Или не окончил – кто сейчас вспомнит? Решил, в общем, он из столицы свалить и жизнь настоящую себе устроить. Ну, бзик у него такой был. Единение с природой, вред от цивилизации и все такое, – рассказчик помолчал, глядя в костер.
–А может, просто говорил всем так, а на самом деле просто достали его, тоже бывает. Толком парнишка ничего не знал, не умел, но взяли его в заповедник – на кордонах ведь никуда не денешься, все на виду, жить захочешь – обтешешься. Студентом его прозвали. Конечно, нам тогда всем пришлось постараться, чтоб хоть от части городской дури его избавить. Худо-бедно, но пару лет парень отработал, притерся малость и отпуск, наконец, решил взять. И что? Так и будем в сухую слушать? Горло уже совсем пересохло, а никто даже не пошевелится!
Колька, парень лет двадцати пяти, самый молодой в компании, кивнул, поднялся и молча направился к столу. Через минуту все сидели с налитыми на треть кружками и немудреной закусью из хлеба, сала и лука в руках.
– Во, це – дило! Ну, за женщин! И с ними плохо, но и без них, если рассудить, – совсем никуда! – сказав сей краткий, но емкий и философский тост, рассказчик опрокинул в себя разведенный спирт, крякнул, занюхал рукавом и медленно, с чувством, начал уничтожать бутерброд с салом. Дожевав, ладонью обтер коротко стриженую