тут было. Шла по тропе, вспоминая-освежая старые приметы – сломанное дерево, гигантский муравейник. Усмехнулась – на самой верхушке залихватски торчал колокольчик.
Ощущала, как он приглядывается. Слушает. Не боялась – своих не тронет. Что чужих он не одобряет, в том Людмила убеждалась неоднократно. Наблюдала, как уходили незваные гости: промокшие, исхлестанные ветками, обглоданные комарами. С пустыми корзинками шли и сетовали, какими бесплодными и негостеприимными оказались здешние места. А он ругался вслед птичьим криком, бросался шишками, застил глаза липкой паутиной.
Жадность и фамильярность – две вещи, которые не выносил. В этом Людмила была с ним солидарна. Неуважение возвращал сторицей. Но к своим был снисходителен. Не давал пропасть, выводил на нужную дорогу. И, даже если оставлял грибника с пустыми руками, на выходе обязательно подсовывал подарок – горсть пахучей земляники, выводок опят на березе или просто красивую картинку – ну, хоть как этот муравьиный колокольчик – не серчай, дружище, так получилось.
Холщовая сумка зацепилась за ветку. Аккуратно распутать, чтобы не сломать. Не пролилось бы молоко. Молоко и хлеб – простая, веками проверенная трапеза.
Дальше с тропинки следовало свернуть. Точного места Людмила не знала, но направление чувствовала. Пошла влево с тропы, отметив, что на обратном пути солнце должно светить в спину.
По правую руку осталось болотце. Проходя, поморщилась: боль от этого места, прошлой осенью здесь утонул грибник.
Выведет он своих, не бросит. Только свой ли Семен? Странная они пара. Людмила знала обоих с юности. Какой красавицей Анна была. На ее фоне Семен терялся. Ревновал ее, как бешеный, аж глаза белели. Потом поженились, и стала Анна угасать, все серей становилась, неприметней. Старушка теперь. А Семен? Да бог с этим, в каждой семье свой уклад, сейчас главное – выведет ли? Выпустит?
Кажется, здесь. Нужное место. Выворотень навис вертикально корнями – вышел бруствер в рост человеческий. Рядом дуб с огромным дуплом.
У пня и остановилась. Поклонилась в пояс. Присела на землю, развязала сумку. Достала банку с молоком, хлеб – ноздреватый, вручную выпеченный. Положила на землю. Постояла, на солнце прищурившись, прошептала просьбу. Двинулась в обратный путь. Лес принял подношение, не шелохнувшись.
Наташка все-таки заблудилась в проселках, не найдя указателя. Колесила, ругая себя за глупость. С отчаяния остановилась в первой попавшейся деревеньке, вышла из машины. Заполошно крикнул петух, собаки залаяли, и зажглось в одном доме окошко. Она ждала, готовая выслушать все, что о ней думают, и прыгнуть в машину в случае чего.
Наконец, у забора показалась чья-то фигура. Слава богу, матом ее не обложили – страдал старичок бессонницей, на Наташку зла не держал. Объяснил, куда ехать. Оказалось, не далеко.
Рассветало.
А ведь говорили ей, до утра подожди, выспись дома, нечего затемно ехать. Все равно, только к утру попала в деревню.
Постучала.