сказали, что их переполняют эмоции – так-то у всех у нас есть эмоции, но у них особенно, они не знают, как справиться с нахлынувшими чувствами, они не знают, как их выразить, вот этого мы совсем не понимаем – выразить чувства. Чувства надо чувствовать, а не выражать в конце-то концов…
Мы бы сказали – они уходят в те неведомые края, где якобы умеют превращать чувства во что-то особенное, материальное, ощутимое – уж не знаем, то ли их выбивают в камне, то ли вырезают из дерева, то ли куют из металла, то ли еще что.
Нет, так-то интересно, конечно (сказали бы мы, если бы могли говорить) – чувства из металла, может, как-нибудь даже наведаемся к ним и посмотрим, что там за чудеса такие.
Мы бы сказали – они уходят туда, в неведомые края, где чувства воплощаются в неведомо чем.
Но мы не скажем, потому что у нас нет слов.
Мы бы сказали про него – неизбывная тоска от того, что он не может воплотить свои чувства в чем бы то ни было. Мы не понимаем – лунная ночь – она и есть лунная ночь, зачем её в чём-то увековечивать. Или снег под луной. Или холод зимнего леса и тепло очага.
И все хорошо.
А если все хорошо, зачем еще что-то…
– У-у-у… у-у-у…
Он показывает на луну за ветвями, вопросительно смотрит на словесника, он шлет знаки словеснику, ну ты же знаешь, вот же, вот это вот, круглое, блестящее, чуть подернутое пятнами, вон там, наверху…
– Лу-на… лу-на…
Он замирает, очарованный непривычными звуками, удивительно мелодичными, – лу-у-у-н-а-а-аа-а…
– Лу-у-у-на-а-а-а-а! Лу-у-у-на-а-а-а!
Словесник осторожно добавляет:
– Му-у-ун… му-у-ун…
– Му-у-у-ун!
– …и… и он часто приходил к вам…
Он посылает нам знак согласия, тут же спохватывается, кивает головой.
Детектив из уважения к тому, из леса, пытается не говорить, а представлять себе, как словесник сидел в гостях в уютном доме этого… этого… черт пойми, как его, этого, они ели там… что они там ели? – что-то приторно-пряное, согревающее по зиме, от чего становится тепло, будто внутри светит солнце… и когда они встретились последний раз, как бы это мысленно объяснить… последний… последний… было, а больше не было…
Он понимает.
Показывает нам три пальца на правой руке, и еще один на левой, потому что у него всего по три пальца на руках.
Понимаем, четыре дня назад, и, судя по подсохшим листьям на одежде, тогда это все и случилось…
Четыре дня назад.
Смотрю на него, жуткого, чуждого, все-таки еще раз смотрю в его память, которую он услужливо подставляет мне, снова вижу жуткую ненависть к гостю, которого он сам так любезно заманивал в свой дом, и у которого так терпеливо учился облачать мысли во что-то ощутимое, во что-то нетленное…
…и все-таки…
…и все-таки я не вижу в его памяти ни намека на чье-то убийство. Жгучее желание убить кого-то – да, да, но нет даже мимолетного намека, что он и правда кого-то…
– …может, арестовать его на всякий случай? – спрашиваю с надеждой.
Детектив