не остался!
– Антон Семёнович, да как же я мог остаться?
– А-а, Семён! Здорово! – просунулось весёлое лицо Коли Шершнёва. – Давай удостоверение, а то опоздание запишу!
И я отдал Коле аккуратно сложенный документ.
– Коля! Собери совет командиров! – сказал Антон Семёнович.
– Есть собрать совет командиров!
Через три минуты дверь закрылась за последним, командиром.
– Товарищи командиры, вы простите, что я оторвал вас от дел. Но это тоже важно. Я прошу продлить Семёну отпуск до понедельника. Брат у него женится. Завтра свадьба!
– Дело это важное, – вставила Маруся Терещенко,
– Антон Семёнович! Командиры! – взмолился я. – Зачем же такое? И без меня обойдутся. Я против…
– Брось, Семён! Ведь хочется? – загудели командиры.
– Постойте шуметь! – Антон Семёнович застучал карандашом по столу. – Не ради тебя, Семён, это делаем, ради матери. Это, может, самое большое для неё счастье… У меня – мать, и у них у всех. – Антон Семёнович обвёл вокруг себя рукой.
– Предложить Семёну в обязательном порядке возвратиться в отпуск! – заключил Шершнёв.
– Правильно! – подтвердили все командиры.
– Есть! – ответил я. – Но прошу выделить ещё одного командира в гости к моим родным.
Мне и Супруну написали отпускные удостоверения, и толпа колонистов шумно проводила нас в путь.
Колония осталась позади.
Глухой лошадиный топот. Оглядываемся.
– Гляди, Гриша! Ведь это наш экипаж. И Мери!
– Кажется… А на козлах никого нет.
Мери убавила размашистый бег и остановилась. Вдруг из экипажа выпрыгнул Антон Семёнович.
– Далеко, Антон Семёнович? Почему без Браткевича? – спросил я.
– Садитесь! Ты, Семён, на козлы. Решил и я погулять на свадьбе.
– Как! Вы к нам? Ко мне, в Сторожевое?!
– А что же тут такого? Сами бродите везде, а я сижу в лесу, как монах. Садитесь. Чего глаза вытаращили?
– Да я никак не пойму как-то, – сказал я.
– Что? Жалко чарку горилки и одного пирога со сметаной?! А?
– Антон Семёнович!
Я крепко сжал его руки, толкнул Супруна на сиденье экипажа, а сам привычно взметнулся на козлы.
Мери бойко взяла с места.
А что творилось со мной!.. Воздух звенел серебром и, казалось, вливался в сердце, наполняя его необыкновенным человеческим счастьем.
…Почти двадцать лет прошло с тех пор, а я и теперь как будто сижу на козлах и мчусь вперёд, полон сил и весенних стремлений.
– Служи нашему народу, Семён! – говорил Антон Семёнович.
И я стараюсь служить. Нет ничего на свете благороднее труда, и нет почётнее долга, чем труд. И мой тяжёлый, но радостный труд педагога связан для меня навсегда с памятью горячо любимого Антона, нашего Макаренко.
Комсомольцы
Тысяча девятьсот двадцать первый год. По Украине ещё бродят разрозненные бандитские шайки. Мы, воспитанники детской трудовой колонии имени М. Горького, стоим на опушке леса, у обочины