дела до Арининой беды. Настя уехала на Урал. Сестра Агафья ушла на небеса.
Ей неоткуда ждать помощи, ей даже посоветоваться не с кем.
Из прилежной и послушной воспитанницы Арина превратилась в маленького демона, ненавидящего весь мир.
◊ ◊ ◊
Оформление опеки требовало времени и нервов и оказалось сложнее, чем думали Вечесловы. Ивану Антоновичу исполнилось шестьдесят (предельный возраст для оформления опеки), и органы опеки отказались принять от него заявление. Отставной полковник не привык получать отказы от гражданских лиц, и тем более от гражданских учреждений. Он подключил старые связи, нажимал на все рычаги, и даже записался на приём к депутату Осташковской городской Думы, которому зачем-то принёс справку от инструктора фитнес-клуба. Но дело не сдвинулось с мёртвой точки, а Иван Антонович попал в больницу с гипертоническим кризом. Веру к нему не пустили:
– У вашего мужа инфаркт. Он сейчас в реанимации, состояние средней тяжести, больной получает медикаментозное лечение, дня через три переведём его в палату, тогда и навестите.
В палату Вечеслова перевели через неделю. Врачи дружно убеждали Веру Илларионовну, что всё зависит от сопротивляемости организма. А от них, врачей, ничего уже не зависит.
Иван Антонович поправлялся медленно, ненавидя себя за своё бессилие, за этот некстати случившийся инфаркт, за маячившую впереди инвалидность. Без аппетита съедал принесённый Верой бульон, скучно жевал свои любимые блинчики с мясом, повышая пресловутую сопротивляемость организма. И в каждом сне видел льдисто-серые глаза на грустном детском лице. «Я приеду за тобой, дочка. Поправлюсь и приеду. Ты уж прости старика. Оплошал».
Чаще всего ему снилось урочище Алихова Изба. «Ниссан-Х-Трейл» катился по ухабистой лесной дороге, мягко покачиваясь на рессорах. На переднем сиденье сидела Арина со счастливым лицом, в нелепой белой куртке, из которой торчали рукава форменного синего платьица. В открытое окно врывался ветер, трепал выбившиеся из кос прядки. «Домой, девочка моя, едем с тобой домой. Ты уж прости, что мы так долго не приезжали… Простишь? Теперь у тебя будет свой дом и своя комната. Бабушка Вера пирогов нам с тобой напекла… Ты с повидлом любишь? Вот и хорошо. А куртку эту мы выбросим, и платье. И купим всё новое! Вот завтра поедем и купим, и бабушку Веру с собой возьмём».
Арина утвердительно кивала, Иван Антонович счастливо улыбался, в ноздри вползал восхитительный запах повидла, подгоревшего на раскалённом противне… Будто они уже были дома. «Ниссан-Х-Трейл» без конца нырял в колдобины на дороге, проваливаясь в них, как катер в волны, Ивана мутило от этой качки, но он терпел, вцепившись в руль сведёнными пальцами. Он вёз Арину домой – каждую ночь.
А утром – снова и снова оказывался на больничной койке. Сгиб локтя неприятно покалывало. От капельницы к руке тянулся проводок. Иван Антонович, чертыхаясь, его отцеплял и тяжело откидывался на подушку. Выдернуть из руки иглу не хватало сил. Приходила медсестра, необидно ругала за отсоединённую капельницу, прилаживала