обсервер», его, всего лишь с опытом ежегодных путешествий по всему миру и дипломом кафедры английского языкознания.
Грейс гордилась его недавними журналистскими расследованиями, но предупредила, что эта «история с собственностью» – лишь пустая трата времени.
– И снова вы в мечтах, – сказала Мерчент. Обняла его за плечи и поцеловала в щеку, смеясь. Ройбен вздрогнул от неожиданного прикосновения ее мягкой груди и тонкого аромата дорогих духов.
– На самом деле я еще ничего в своей жизни не довел до конца пока что, – сказал он с легкостью, которая шокировала его самого. – Моя мать – талантливый врач, а старший брат – священник. Я проработал в газете всего шесть месяцев. Наверное, стоило повесить на себя предостерегающую табличку. Но, поверьте, я напишу статью, которая вам очень понравится.
– Чепуха, – ответила она. – Ваш редактор рассказала мне, как журналистское расследование убийства в Гринлиф вылилось в то, что нашли и арестовали убийцу. Ты совершенно очаровательный парень с этой твоей самокритичностью.
Ройбен постарался не покраснеть. Почему он с такой легкостью все рассказывает этой женщине? Он редко, чтобы не сказать никогда, делал самоуничижительные заявления. Однако сразу же почувствовал какую-то необъяснимую связь с ней.
– На ту статью меньше дня ушло, – тихо сказал он. – Половину того, что я нашел на подозреваемого, просто не напечатали.
У нее в глазах появились искорки.
– Скажи, Ройбен… сколько тебе лет? Мне тридцать восемь. Достаточно этого для полной откровенности? Много ли ты знаешь женщин, которые по своей воле скажут, что им тридцать восемь?
– Ты не выглядишь на столько, – сказал он. Совершенно честно. «По мне, так ты просто совершенство», – хотелось сказать ему.
– Мне двадцать три, – сознался он.
– Я была бы разочарована, если бы ты этого не сказал, – ответила Мерчент. – Совсем молодой мальчик.
О да. «Солнечный мальчик» – так его всегда звала Селеста, его подруга. «Младший», как звал его старший брат, отец Джим. «Малыш», как продолжала звать его мать, даже при посторонних. И лишь отец всегда называл его Ройбеном и видел таким, какой он есть. Папа, ты должен увидеть этот дом! Мы же всегда говорили о месте, где можно писать, месте вдали ото всех, убежище, природе, пробуждающей творческие силы.
Сунув мерзнущие руки в карманы, Ройбен прищурился, прикрывая глаза от пронизывающего ветра. Они уже добрались до дома, где, возможно, их ждет горячий кофе и тепло огня.
– И уже такой рослый, – сказала Мерчент. – Думаю, Ройбен, ты очень восприимчив, если смог оценить этот мрачный и холодный клочок земли. Когда мне было двадцать три, мне хотелось в Нью-Йорк и Париж. И я побывала в Нью-Йорке и Париже. Мне хотелось посетить все столицы мира. Что, я тебя обидела?
– Нет, конечно же, – ответил он, снова начиная краснеть. – Я просто слишком много говорю о себе, Мерчент. Не беспокойся, мой мозг уже занят статьей. Узловатые дубы, высокая трава, влажная земля, папоротники.