свет всем жизням, зачатым на ложе любви.
Итак, воспоминания Марии Васильевны Окулич.
Амбар
В конце прилегающего к нашему дому огорода был забор из пихтовых жердей, за которым раскинулась лужайка, где в летние дни мы играли и развлекались. А за лужайкой стоял амбар, сложенный из толстых кедровых брёвен. Стены его были настолько крепки, что мои братишки не могли в них забить гвозди. Говорили, что амбар принадлежал какому-то купцу. Если мне не изменяет память, то Зимину. Двери амбара были с противоположной стороны. Глядя на него, мы не думали и не гадали, что здесь увидим страшную изнанку революции и гражданской войны.
Рядом с нами стоял пятистенный дом большой семьи Петрониных. Они держали в степи на заимке скот и лошадей – как рабочих, так и запряжных. Кроме того, занимались хлебопашеством. Сам Петронин в молодости служил в кавалерии, поэтому он любил лошадей, холил их и берёг. Кроме крепких рабочих коней во дворе было несколько выездных, а также верховых красавцев скакунов. Глава семьи и его взрослые сыновья и дочери трудились как про́клятые, не зная ни выходных, ни проходных дней. Отдыхали только по религиозным праздникам, да и то поочерёдно. Зато семья жила в полном достатке и пользовалась уважением среди соседей и со стороны местной власти. На сезонные работы приглашали всех желающих на помочá[1], а также нанимали подёнщиков из числа бедноты и даже местных бездельников, достойно оплачивая их труд. Но, как и в любом российском поселении, у них, несомненно, были завистники, что и сыграло впоследствии роковую роль в их судьбе.
Мои родители иногда пользовались их помощью, да и сами взаимно в чем-то помогали им. Особенно в присмотре за двором и малыми детьми, когда старшие находились в степи и на пашне. Отец отзывался о соседе как о грамотном, умелом земледельце и рачительном хозяине. В семье Петрониных, как и в нашей, было семь ребят и восемь девчат. Половина их были взрослыми и готовились создать свои семьи.
Но тут произошла революция, и весь прежний уклад жизни был порушен.
Весной 1918 года красногвардейцы арестовали одного из сыновей Петрониных как противника Советской власти. Через несколько дней ранним утром, ещё до восхода солнца, готовясь к посадке картофеля, мы услышали шум и выкрики со стороны амбара. Взобравшись на забор, увидели, что какие-то люди с винтовками ставят лицом к стене амбара мужиков со связанными сзади руками. Среди них был и наш сосед, старший сын Петрониных. Другие же, одетые в кожаные куртки, подходили и стреляли им в затылок из больших пистолетов.
Когда убили первого человека, то я от страха свалилась с забора и закрыла уши, чтобы не слышать выстрелы. Но они все равно были слышны, и я при каждом из них вскрикивала. Моя сестра Тося быстро унесла меня домой. Идти сама я не могла: ноги мне не повиновались от увиденного ужаса. Ещё долго, почти до середины лета я по ночам просыпалась и кричала. Мне снился один и тот же сон: как человек в чёрной куртке стреляет в меня из пистолета.
А Петрониным в тот день разрешили забрать тело сына и похоронить по христианскому обычаю. В их семье, да и в нашей тоже, веселье и радость уступили место горю и печали.
Советская власть продержалась недолго. Её свергли, как говорили родители, представители Директории с помощью Чехословацкого корпуса.
Большевиков сменили эсеры. Крестьяне по окрестностям отлавливали представителей «Совдепии» и передавали их властям. И у стен амбара снова зазвучали выстрелы. Теперь настал черёд красных и им сочувствующих. Но среди них почему-то оказался второй сын Петрониных. И его похоронили рядом со старшим братом. Двор соседей всю неделю оглашался рыданиями. Горе снова распростёрло чёрные крылья над этой трудолюбивой и благопристойной крестьянской семьёй.
Осенью Верховный правитель Сибири адмирал Колчак разогнал либерально-демократическое правительство Омской Директории и Комуч (Комитет членов Учредительного собрания), совершив военный переворот и установив диктатуру. Начатые в Омске чистки и расстрелы докатились и до глухой провинции. К стене амбара ставили не только основных врагов режима Колчака – большевиков и их временных попутчиков анархистов и левых эсеров, – но и сторонников Директории и Комуча: чтобы те своей либеральной демагогией не вносили смятение в умы и разброд в ряды сторонников диктатуры.
Среди таковых арестованных в Ужуре оказался ещё один из сыновей Петрониных – третий по счёту. За что его взяли и в чём состояла его опасность для новой власти, никто не ведал. На этот раз, по словам очевидицы (моей сестры Тоси), жертвы стояли лицом к палачам. Наш сосед получил две пули в грудь и упокоился в третьей семейной могиле.
А крестьяне, отлавливающие как представителей бывшей Совдепии, так и сменившей её Директории, всё никак не могли взять в толк: почему эти враждующие между собой деятели называли себя одним и тем же словом – социалисты?..
Весной 1919 года в Ужур вошли красные партизаны под командованием Перевалова, которых вскоре выбили прибывшие из Ачинска белые каратели. У амбара вновь зазвучали выстрелы, и в его крепкие брёвна впились очередные пули, прошедшие сквозь человеческую