счету? Или они для вас имели так мало значения, что просто успели улетучиться из памяти?
Уитни почувствовала, что сейчас взорвется.
– Меня целовали достаточно часто, чтобы больше не требовалось уроков от вам подобных!
Тихо хмыкнув, он обнял застывшую от напряжения девушку.
– Неужели вас целовали так часто, малышка?
Уитни уставилась на мускулистую грудь, отказываясь поднять глаза. Кричать не имело смысла: ее репутация будет навеки погублена, если кто-то увидит ее в столь компрометирующей ситуации. Она не могла, просто не могла поверить, что такое действительно происходит с ней. Разрываясь между желанием залиться слезами и ударить его, Уитни объяснила как можно спокойнее:
– Если вы оставили старания унизить и запугать меня, пожалуйста, отпустите.
– Не отпущу, пока не обнаружу, насколько велик ваш опыт! – прошептал он.
Уитни вскинула голову, намереваясь разразиться назидательной тирадой, но он прижался к ее губам, заглушая слова. Девушка застыла, потрясенная неведомыми ощущениями, но заставила себя стоять не шевелясь и выносить прикосновение его рта. Хотя у нее действительно почти не было опыта в поцелуях, она давно и ловко научилась их избегать и твердо знала, что ни сопротивлением, ни страстным ответом на поцелуй женщина не может низвести чересчур пылкого мужчину до состояния полного раскаяния и искреннего смирения.
Однако когда Клейтон наконец отстранился, он вовсе не выглядел ни раскаявшимся, ни смиренным. Вместо этого он рассматривал ее с приводящей в бешенство ухмылкой:
– Либо у вас были очень плохие учителя, либо вы крайне нуждаетесь в дополнительных уроках, поскольку оказались нерадивой ученицей.
Руки его разжались; Уитни отступила в сторону резко повернулась к нему спиной и бросила через плечо:
– По крайней мере свои уроки я получала не в борделях!
Все случилось так быстро, что она даже не успела сообразить, в чем дело. Клейтон молниеносно выбросил вперед руку и, словно клещами стиснув ее запястье, снова потащил в тень и рывком притянул к себе.
– Думаю, – объявил он зловеще, – ваша беда в том, что у вас были слишком плохие учителя.
Его рот впился в ее губы, безжалостно раздавливая, сминая, вынуждая раскрыться под жестокой, неумолимой, слепой силой, и, когда она невольно повиновалась, его язык проник внутрь, словно жадный враг-победитель в покоренный город.
Уитни беспомощно извивалась в стальных объятиях, пытаясь вырваться; слезы беспомощной ярости струились по щекам. Но чем больше она сопротивлялась, тем пренебрежительнее становился этот поцелуй, словно Клейтон наказывал ее за какое-то неведомое преступление, пока Уитни наконец не устала от бесплодной борьбы и не замерла, побежденная, трепещущая. В тот момент, когда она прекратила сопротивление, Клейтон поднял голову, сжал ладонями ее лицо и, глядя в блестящие от слез глаза, спокойно пояснил:
– Это ваш первый урок, малышка.