спросил Степа.
– Ты, наверно, думаешь, что я покемон, потому что я – инфантильная дурочка, которая никак не может забыть свое детство? Don’t even hope…[13]
Чем сильнее Мюс возбуждалась, тем больше она начинала употреблять английских слов.
– Все наоборот. Инфантильный дурачок – это ты. За исключением тех редких минут, когда я помогаю тебе побыть Пикачу, ты просто дикарь и nonentity,[14] understand, нет?
– Нет, – сказал Степа. – Можно яснее?
– В цивилизованном мире человек должен поддерживать общество, в котором живет. Интенсивность потребления сегодня есть главная мера служения социуму, а значит, и ближнему. Это показатель… Как это по-русски… social engagement.[15] Но в постиндустриальную эпоху главным становится не потребление материальных предметов, а потребление образов, поскольку образы обладают гораздо большей капиталоемкостью. Поэтому мы на Западе берем на себя негласное обязательство потреблять образы себя, свои consumer identities, которые общество разрабатывает через специальные институты. Понимаешь?
– Нет, – честно признался Степа.
Мюс несколько секунд щелкала пальцами, подыскивая слова.
– Вспомни свой накрученный и навороченный «Геландваген», – нашлась она.
– Какой «Геландваген»? Я что, полковник ГАИ? – обиделся Степа. – У меня «спецбрабус», пора бы привыкнуть.
– Ага! Вот видишь? Ты ведь потребляешь не его. Ты потребляешь образ себя, ездящего на нем…
Только тут Степа понял, что она хотела сказать. Она была права. Как всегда, он чувствовал что-то подобное, но не мог облечь в слова.
– Но это, извини, уровень spiritual mediocrity, – продолжала Мюс. – Это потребление образов, связанных с материальными предметами. Если вы, русские, хотите когда-нибудь по-настоящему влиться в великую западную цивилизацию, вы должны пойти гораздо дальше. Ты спросишь, как это сделать? Посмотри на меня. Посмотри на мир вокруг. Послушай, что он тебе шепчет… Я – покемон Мюс. Только что с тобой говорил по телефону твой друг Лебедкин – он джедай. А из телевизора нам улыбается Тони Блэр – он премьер-министр. В эту секунду в мире нет ни одной щели, ни одного изъяна. Но ты? Могу я верить тебе до конца? Настоящий ли ты Пикачу? Или это просто маска, муляж, за которым пустота и древний русский хаос? Кто ты на самом деле?
В Степе дрогнул ответ. Но, досчитав до тридцати четырех, он решил на всякий случай промолчать. Вместо этого он приподнялся на локте и потянул на себя одеяло, под которым пряталась его подруга.
29
Степа был счастлив с Мюс. Как только ее фольклорный грант кончился, он взял ее на ставку, придумав для нее должность «первый референт с правом финансовой подписи». Это, как заметил бы покемон-аналитик, было весьма прозрачным символом: Пикачу давал подержаться за свой большой толстый «Mont-Blanc» и даже доверял выпустить из него струйку жидкости.
Оказалось, что знакомство с современным городским фольклором – лучшая школа бизнеса. Мюс хорошо понимала, что требуется от бизнесмена в России