«бобик» камнями.
Подходим к школе. На заднем крыльце курит «беломорину» сторож – Костя-Косолапый. Ему в армии отбили мозги, и теперь его никуда не берут на работу, только сторожем.
– Косолапый, привет! – орет Крюк. – Щас застеклим в школе окна.
Костя молчит – сцыканул, само собой. Нас целая банда, а у него даже дробовика нет. Отработать Костю – как два пальца обосцать, но нам сегодня не до него.
Заходим в мой двор. Уже час ночи, света ни у кого нет. Мои тоже давно спят. Посредине двора торчит детский деревянный домик – его сделали месяца два назад бухие плотники.
– Поломаем домик, а? – предлагает Куля.
– Ясный хуй. Что, на него смотреть, что ли? – говорит Зеня.
Всей толпой налетаем на домик и начинаем ломать. Сначала сдираем крышу – доски трещат на весь двор, но нам это до жопы. Кидаем крышу на траву, несколько человек разбирают ее, остальные берутся за сруб. Держится все на соплях – плотники сделали тяп-ляп, – и через пять минут домика нету.
– Пусть теперь забирают на дрова, – рогочет Зеня.
– Надо еще что-нибудь сделать, – говорит Куля. – А, пацаны? Как-то мы так, слабовато. В том году на Рабочем остановку побурили на хер. Что это за Купала, если не погудеть?
– Давайте со всех трех домов, с подъездов соберем коврики и выстелим, типа, дорогу там, около сада, – предлагает Йоган.
– На хуя?
– Так просто. Утром проснутся – а ковриков нет. Посмотрят – а они там все, около сада.
– Ну, вообще, можно, – говорит Куля. – Только надо поделиться – чтоб не все в один подъезд.
Разбегаемся по подъездам, выносим коврики, кидаем их на дорожку около детского сада. Через двадцать минут она вся застелена ковриками – резиновыми, плетеными и тряпочными. Там где-то и наш – я ж не буду позориться, говорить пацанам: это мой, не трогайте. Батька завтра подберет, если захочет.
После этого еще лазим по району, потом расходимся по домам: бухла нет, и нет у кого стрясти бабок.
Около овощного встречаю Йогана. Он говорит:
– Пошли ко мне, бухнем. У меня есть.
– А кто дома?
– Мамаша и тетка, но они не помешают, не сцы. Тетка будет в своей комнате, а мамаше все до жопы.
Йоган живет с мамашей и дурилой-теткой в своем доме на Вторых Горках. Дотуда от остановки – минут пятнадцать ходьбы. Асфальта нет, грунтовая дорога, как в деревне. Около домов бегают курицы, намазанные зеленкой – это чтоб соседи не покрали. В грязи валяются паршивые дворняги. Я спрашиваю у Йогана:
– А как ты зимой срешь? У вас туалет на улице – далеко переться.
– Я зимой сру под домом.
– А не холодно?
– Да нет, уже привык.
– А мамаша, тетка?
– Они тоже.
– А кто потом говно убирает?
– Мамаша.
Дом у Йогана – задроченный, как у всех на Горках: краска облупилась, забор сгнил.
Заходим и садимся на кухне. Йоган ставит на стол пузырь самогонки, лезет за малосольными огурцами в кастрюлю – она накрыта деревянным кругом и придавлена камнем. В рассоле плавает белая плесень.
Только