вы это… Может, домой пойдете, а? – говорит Батон. – А то мамаша скоро придет, будет пиздеть.
Мы с Крюком выходим. Он идет к себе на Горки, а я – к продовольственному. Домой не спешу – надо протрезветь, а то родоки будут ныть, что пьяный.
Около продовольственного – колонка. Я жму на рычаг, сую башку под кран.
Коля-алкаш смотрит на меня и лахает.
– Что, пацан, протрезветь хочешь? Пустое дело, ни хера ты не протрезвеешь.
Можно дать ему по рылу, чтоб много не брал на себя, но я сегодня добрый – пусть живет.
На остановке под навесом сидят Куля с Зеней – «старые» пацаны. Они лахают, что я бухой, машут мне руками. Я машу в ответ.
Подхожу к подъезду. На скамейке у качелей – старухи-сплетницы. Эти сейчас растрындят всему дому, что пацан Буровых шел пьяный. Но мне это – до жопы.
На лестнице – крики: мои родоки ругаются. И хорошо – меньше будет вони на меня. Открываю дверь ключом, захожу.
Батька с мамашей грызутся на кухне.
– Ну сколько можно пить? Ты что, в командировку ездишь только для того, чтобы набраться? – орет мамаша.
– А что? Выпить на обратном пути – святое дело. Домой, все-таки, едем.
На столе – палка мокрой колбасы в целлофане и пакет шоколадных конфет: «Красная шапочка», «Мишка на севере» и «Грильяж». Батька каждый раз привозит из Минска такие конфеты и колбасу.
– Посмотри на сына. По твоим стопам пошел. – Мамаша показывает на меня. Я дебильно улыбаюсь. – А ты не уходи, послушай. Что ты себе думаешь? Последний год в школе остался, потом поступать куда-то надо. А куда ты с такими оценками поступишь? Учился же хорошо до девятого класса, в восьмом все экзамены сдал на пятерки, а в девятом – одни трояки. Ты хоть сам задумываешься когда-нибудь, что дальше, куда идти после школы?
– Никуда.
Батька молча лыбится.
Я захожу в туалет посцать, потом раздеваюсь и ложусь. Мамаша с батькой все еще ругаются. Я вырубаюсь.
Классная грозилась не взять меня в Ленинград за поведение, но как пришлось – взяла. Куда она денется?
Автобус нам дал ремзавод – типа шефы. Батька Коноплевой – водила на этом автобусе, он и добазарился. Еще едет второй водила – пузатый Гриша, потом – Лариска, учиха по географии и подруга классной, и мамаша Колосовой – эта в родительском комитете и вообще деловая.
Отъезжаем от школы в пять вечера – ночь потрясемся, а утром будем на месте.
Я сажусь с Антоновым. На сиденье перед нами «Сухие» – Шевелевич и Саенко – трындят про свои микросхемы и радиодетали. Они на этом барахле помешаны – видно, и в Ленинград только для того поехали, чтоб накупить радиодеталей. «Сухие» – говно пацаны: трусы и предатели. До девятого класса их дубасили, как щенков. Они отдавали все копейки, чтоб только их не трогали, но все равно не помогало. Зато если давал кто по голове, сразу закладывали и Классной, и своим мамашам. Антонова особо не трогали – отличник, помогал пацанам на контрольных и домашку давал списывать.
Я ни с Антоновым, ни с «Сухими» почти не общаюсь – зачем мне эти лохи? А списывать в девятом