октябрьское утро кто-то постучал молотком в дверь домика Филиппа Вандердеккена. Так как это означало приход кого-нибудь из посторонних, Амина поспешила выйти на стук.
– Я желал бы говорить с мистером Филиппом Вандердеккеном! – проговорил незнакомец таинственным шепотом.
Это был маленький тощий человечек в одежде голландского матроса того времени.
Черты его лица были мелки и остры, а самое лицо мертвенно-бледно, губы бесцветны; волосы наполовину рыжие, наполовину седые. Бороды у него почти не было, и по виду трудно было определить его возраст. Это мог быть и преждевременно стареющий болезненный молодой человек, одряхлевший и опустившийся, и старик, крепкий и бодрый, но тощий до последней степени. Но самою выдающеюся особенностью этого человека, которая сразу привлекла внимание Амины, был глаз этого человека; у него был всего только один глаз; правое веко было опущено и совершенно закрыто, а самый глаз, очевидно, вытек; но зато левый, единственный уцелевший глаз был до того велик, что пропорционально его лицу и самой голове его казался громадным, чрезвычайно выпуклым, светлым и водянистым, и смотреть на этот глаз было как-то особенно неприятно, тем более что глаз этот не был оттенен ресницами ни на нижнем, ни на верхнем веке. И так поразителен, так необычаен был этот глаз, что, когда вы смотрели на этого человека, вы не видели ничего, кроме этого глаза. Можно было сказать, что это не «человек с одним глазом», а скорее «один глаз с человеком». Все его тщедушное тело представлялось как бы башней для маяка, – для его громадного глаза. Между тем, если присмотреться повнимательнее, вы заметили бы, что этот человек, хотя и тщедушный и миниатюрный, был, в сущности, хорошо и красиво сложен, что его руки не походили на руки простых матросов ни по форме, ни по цвету кожи, что его черты, хотя и мелкие и заостренные, были правильны, и что во всей манере этого маленького человечка было что-то надменное, какое-то сознание собственного превосходства, что-то неуловимое, внушающее чувство, похожее на суеверный страх.
С минуту темные глаза Амины остановились на этом страшном посетителе, причем она ощутила лихорадочную дрожь, и самое сердце ее как будто вдруг охолодело, но, несмотря на это, она попросила его войти в дом.
Филиппа появление этого человека крайне удивило, тем более, что последний, как только вошел в комнату, не сказав ни слова, сел на диван подле Филиппа на то место, которое только что занимала Амина. Филиппу почему-то показалось зловещим, что этот человек занял место Амины. Все минувшее мгновенно пронеслось в его памяти, и он болезненно почувствовал, что это был призыв от блаженной счастливой жизни, полной тихой радости, к жизни новой, бурной, тревожной, полной опасностей. Одно обстоятельство как-то сразу поразило Филиппа – это когда этот человек сел подле него, то какой-то могильный холод пробежал по всему его телу. Филипп побледнел, но не произнес ни слова. С минуту длилось молчание. Одноглазый посетитель осматривал все, и напоследок его взгляд перешел с буфета на Амину,