которой верхъяицкой гарнизон взял и, противо многих башкирцов ему пресчения, весь оной побил, другой Уразай, которой, получа немалое жалованье, обнадеживая успокоить, сам к кайсакам для призыву себе хана ездил и привозил, третей Елдяш мулла, которой с Бепенею лживые указы составлял и народ возмусчал». Разрешение на публичную экзекуцию было получено, а в январе 1739 года глава Оренбургской комиссии прибыл в Петербург с подробным докладом.
По его мнению, в крае все обстояло благополучно. То есть, конечно, не совсем благополучно, ибо «две опаснейшия – Казанская и Ногайская дороги так разорены, что едва половина осталась, а протчия – Уфимская и Сибирская дороги – хотя не столько людей пропало, однако ж у всех лошади и скот пропали, деревни позжены, и, не имея пропитания, многие з голоду померли», но в смысле политики все уладилось: башкиры «крепости строить по Яику и до Сибири не мешают, и о том от них уже ныне никакого спора нет и не говорят» согласились отдать часть «вотчинных» земель мишарям и чувашам, участвовавшим в подавлении бунта, сдают (кто должен) штрафных лошадей и готовы к проведению общей переписи, и следовательно, «ныне видим совершенно, что им, башкирцам, оное воровство довольно не удалось, и они, вконец разоряся, довольно о том сожалеют». В подтверждение своих слов Василий Никитич ссылался на то, что «Бепеню сами, поймав, отдали, Кусяпа как я при многих знатных и ближних его казнил, то не токмо никто не просил, но тайно и ради тому были, чтоб те воры за их пагубу сами заплатили; Юсуп, которой был от меня послан уговаривать, не хотел вернуться, но по указу моему немедленно сами родственники его привезли. И как его велел отдать под караул, ни един не просил об отпуске его, токмо просили, чтоб я у В. И. В-ва живот ему испросил».
Помимо доклада, Анне Ивановне был предложен проект переписи, провести которую мечтал еще Кириллов, но куда лучше проработанный, с указанием методик всестороннего учета ресурсов и людей, а также еще более важные документы, которые, будь они приняты к сведению, действительно, могли бы решить «башкирский вопрос» наилучшим для Империи образом. К сожалению, отношения Василия Никитича с Бироном были довольно худы, и когда из-под Оренбурга дошли вести о новой вспышке мятежа, у Татищева начались серьезные неприятности, а бумаги ушли в архив, откуда вынырнули очень не скоро, – о чем мы обязательно поговорим, но позже.
Азия нам поможет
По большому счету, докладывая императрице, что в «договорных» землях все спокойно, Татищев не кривил душой. Судьба Бепени и «новый курс» Тевкелева охладили пылкость старшин, и воевать уже мало кому хотелось. Наверное, вообще никому. Но человек предполагает, а Бог располагает. Отсрочка присяги изрядно нервировала тех, кто, натворив дел, имел основания опасаться за свою судьбу. В частности, и того самого Алланзиангула, о разрешении казнить которого «противу закона» просил у царицы Василий Никитич. Ничего конкретного старшина знать, конечно, не мог, но интуиция – великое дело, а ждать, судя