что ее нашли.
Потому что ее убили.
Я обгрызаю все десять ногтей. Я не останавливаюсь, даже когда пальцы начинают кровоточить.
Я раскачиваюсь взад-вперед, сидя в углу кровати.
Посреди ночи я разбираю телефон на части. Я не спала два дня, и мне слишком сложно не поддаться желанию сделать хоть что-то, что угодно. Может, в мобильнике что-то сломалось, и поэтому звонок не проходит. Это самообман, но я упорно цепляюсь за него, пока не обнаруживаю, что вокруг меня валяются обломки телефона, а по щекам текут слезы.
Прошло три дня с тех пор, как я говорила хоть с кем-то.
Три дня.
Большую часть времени я провожу, пытаясь собрать телефон – с какой стати я вообще решила, что смогу вот так вот просто разобрать его и собрать снова? Когда мне удается более или менее придать мобильнику первоначальный вид, я включаю его. Загорается дисплей, звучит приветственная мелодия. Мне хочется швырнуть телефон об стену.
Вместо этого я нарушаю первое мамино правило: выхожу из номера. Я не отхожу далеко, но с каждым шагом мне кажется, будто я на прицеле у тысячи врагов. И все же усталость притупляет панику, и у меня нет другого выбора. Я должна узнать.
Метрах в пятнадцати от входа я замечаю старый таксофон – может, он даже ближе, – но на то, чтобы дойти до него, у меня уходит вечность. Еще больше времени проходит, пока я кидаю в него мелочь и набираю номер своего мобильника. И когда я слышу, как его звонок громко и отчетливо доносится с другого конца парковки – телефон ловит сигнал прекрасно, – у меня подгибаются колени.
Я опускаюсь на колени, не выпуская из рук телефонной трубки, и понимаю:
«Я осталась одна».
Как только я вхожу в номер, стены словно бесконечно раздвигаются, лишая меня хотя бы того подобия чувства безопасности, которое я ощущала, когда еще верила, что мама вернется.
Что-то случилось, точка. Я не даю своим мыслям идти дальше этого факта. Маме пришлось поменять планы, а значит, и мне придется поменять мои.
Я снова беру мобильник, и уже почти набираю номер Регины, но тут мышцы судорожно сжимаются. Мы с ней собирались встретиться в кафе сегодня днем, а сейчас уже три часа с чем-то, а это значит, что она, наверное, собралась с духом, чтобы прошептать «привет» Эвану, новому помощнику официанта, и тут же сбежала, не дав ему возможности ответить. Держу пари, прямо сейчас она сидит в третьей туалетной кабинке справа, методично разрывая на кусочки квадратик туалетной бумаги, и жалеет о том, что меня нет рядом, чтобы рассказать ей о том, улыбнулся ли он в ответ, какой уголок рта был при этом выше и как он выглядел после того, как она убежала – огорченным или обрадованным.
Он точно был огорчен этим – как и всегда, – а я ведь была так близка к тому, чтобы заставить ее выждать хотя бы секунду и дать ему сказать «привет» в ответ.
Но меня не было рядом. Я не пришла и даже не позвонила. Одноразовый мобильник у меня в руке стал ужасно тяжелым. Мой телефон, тот, который мне пришлось оставить, вместе с большей частью моей жизни, чем я предполагала, без сомнения, разрывался от сообщений и пропущенных звонков от нее и от Кармель.
Эйден.
Я