мире. Диеготаун, Нуэво-Жанейро, Сан-Эстебан. Амадора. Собачка. Прыжок Скрипача. Все эти южные города разрастались, как плесень в чашке Петри. Люди умирали от почти незаметных токсинов в местной пище. Люди обнаружили в лесах крупных, похожих на кошку ящериц, к которым скоро прилипло название чупакабра в честь мифических овцерезов Старой Земли. Эти твари гордо занимали верхнюю ступеньку местной трофической цепи, и открытие их тоже стоило человеческих жизней. Серебряные энии с глазами как у устриц не погибали. Похожие на стеклянных насекомых туру не погибали. Загадочные сьяны, предпочитающие жить в невесомости, не погибали.
А теперь – с опережением графика – ожидалось прибытие огромных кораблей, наполовину живых существ, доверху забитых оборудованием и людьми с других поселений, надеющимися обосноваться здесь, на Сан-Паулу. Ну, и это же давало возможность улететь отсюда тем, для кого колония сделалась тюрьмой. Не один и не два человека спрашивали уже у Рамона, не подумывает ли он улететь туда, в черноту, но спрашивавшие явно плохо себе представляли его душу. Он уже бывал в космосе, и он прилетел сюда. Единственное, что могло бы привлечь его – это возможность найти место, где людей было бы еще меньше, чем здесь, – во что он не верил. Как бы хреново ему ни бывало на Сан-Паулу, представить себе окружение, уступающее этому по части мерзости, он не мог.
Он не помнил, как заснул, но когда проснулся, позднее утреннее солнце светило сквозь Еленино окно прямо ему в лицо. Он слышал, как Елена мурлычет что-то себе под нос в соседней комнате, собираясь по утренним делам. Заткнись, сука чертова, подумал он, морщась от похмельной головной боли. Музыкальным слухом она не отличалась; почти каждая нота была у нее невпопад. Рамон лежал молча, мечтая о том, чтобы снова заснуть или оказаться подальше от этого города, от этого надоедливого шума, от этой женщины, от этого мгновения. Потом пение Елены перекрыл сердитый шипящий звук, а мгновение спустя до него донесся запах чесночных колбасок и жареного лука. Рамон вдруг ощутил в желудке зияющую пустоту. Вздохнув, он приподнялся на локтях, спустил с кровати ватные со сна ноги и, пошатываясь, доплелся до двери.
– Вид у тебя дерьмовый, – сообщила Елена. – Не знаю, чего это я вообще пустила тебя к себе. И не тяни руки! Это мой завтрак! Поди заработай на свой!
Рамон перебрасывал горячую колбаску из ладони в ладонь, пока она не остыла немного, и только тогда откусил кусок.
– Я пятьдесят часов в неделю горбачусь ради куска хлеба. А что ты? – не унималась Елена. – Шатаешься по terreno cimarron, а в город возвращаешься, только чтобы пропить все, что заработал. Да у тебя даже койки собственной нет!
– Кофе есть? – коротко спросил Рамон. Елена мотнула подбородком в сторону старого термоса на столе. Рамон сполоснул под краном железную кружку и налил себе вчерашнего кофе. – Я найду свою золотую жилу, – сказал он. – Уран или тантал. Я загребу достаточно денег, чтобы до конца жизни больше не работать.
– А