процентов, но после знакомства с Калебом включил оставшиеся десять. И в этих десяти как бы оказалась вся суть её последующей жизни, её главная цель и, пусть не прозвучит пафосно, её миссия на данном этапе. Она сама неосознанно подстрекала Калеба к свиданию, это было ключевым звеном тех событий, которые начались на Луне. Не больше и не меньше. Так ей казалось. Да что там… Она была в этом уверена. Жар томил её тело, страсть заволакивала рассудок. Их первая ночь выдалась такой же чудесной, неописуемо восхитительной и искренней, какой она бывает только у по-настоящему влюблённых друг в друга людей…
Наутро он уже не застал в номере Ли. Счастье переполняло его. В окно, полуприкрытое тонкой занавеской, пробивались лучи солнца. Он смотрел на них и улыбался. Потом уткнулся лицом в подушку, на которой ночью спала Ли. От подушки пахло лавандой. Это запах её волос. Теперь он навек запомнится ему как запах любви. Он посмотрел на часы, вмонтированные в стену над входной дверью. Боже! Он же опаздывал на работу! «Ладно, – подумал Калеб, – спишемся вечером в интернете. Надеюсь, не обидится, если не застанет меня в постели». Он ещё раз вдохнул аромат лаванды и, наспех одевшись, выбежал в коридор.
*****
Эту ночь Калеб вспоминал ещё долго, часами бессмысленно бродя по тюремным дворам. Утром, когда он вернулся домой из «Принцессы», его уже ждал наряд полиции и адвокат, – всё как полагается в таких случаях. Адвокат объяснил, что был анонимный звонок и видеодоказательство. Каким образом? Зачем? Почему? Дальнейшее всплывало в памяти, будто недорисованные местами картинки: бесконечные вопросы дознавателя о том, кто такая Ли и что он о ней знает; толстое, лоснящееся лицо прокурора, безучастный взгляд судьи, стук молотка… Кажется, он ничего не рассказал на следствии о Ли. Представил её как случайную знакомую, с которой провёл ночь в каком-то не оставшимся в памяти мотеле. Ему хотелось защитить её. Ни о чём другом он в моменты допроса не беспокоился, кроме, разумеется, родителей, которые наверняка будут переживать. Успокаивало лишь то, что их переживания продлятся только тринадцать часов. Для него же четыреста дней в Петле – довольно жестокое наказание за одну ночь любви.
Тюрьма представляла из себя стандартное строение старого образца, годов этак пятидесятых двадцатого века: красный, мрачного вида кирпич, увитый всевозможными проводами и трубами. Отличие было лишь в том, что никто здесь не закрывал дверей камер, и вообще из наблюдателей было только трое синтов, безучастных ко всему и говорящих в случае необходимости чётко прописанными инструкциями. В столовой каждые тринадцать часов сама по себе возобновлялась вчерашняя пища; покалеченные в драках зэки обнулялись снова свеженькими и без единой царапины. Вся территория тюремного комплекса была, в сущности, сплошным минусовым порталом. Знающие люди говорили, что его силовой контур закопан глубоко под землёй, а у каждого заключённого под сердцем вживлён блокатор перехода, отключавшийся