и любимца Максимианова Лия; Нестор убивает Лия. Судя по ремарке «борьба», смерть его должна была произойти на самой сцене.
Значительно больше в «Венце Димитрию» аллегорических образов, персонификаций: Православие, Вера православная, Надежда, Любовь, Усердие христианства, Молитва, Многобожие, Тщеславие Максимианово, Слава Димитриева, ангелы. Эти персонажи изображены в их изначальной функции, предусмотренной поэтикой школьной драмы, что отличает их от аллегорических образов во «Владимире», которые наделяются Феофаном человеческими качествами. Они «играют» в пьесе киевского драматурга, а не декламируют, как у Е. Морогина. В пьесе Е. Морогина много вымышленных лиц: два вельможи, в чем-то перекликающиеся по своей функции с Борисом и Глебом (дают советы, утешают и т. п.), жрец, солуняне, нищие и др.
Достаточно глубок у ростовского драматурга образ главного героя – Димитрия Солунского. Став против собственной воли правителем Солуни, герой пренебрегает светскими делами и обращает язычников солунян в христианство (здесь и фабульно, и функционально Димитрий и Философ близки). В большом монологе он объясняет смысл православия солунянам (с. 66), которые сразу же, без всяких раздумий и сомнений принимают христианство. Сцена решена драматургом куда менее сложно, нежели во «Владимире». Сказался житийный источник, на который лишь и опирался Е. Морогин. Предначертание и предопределение играют в житии решающую роль, что перенесено и в пьесу. Той психологической глубины, которой отличается «Владимир», нет в пьесе Е. Морогина. Не убеждением и анализом привлекает Димитрий солунян к христианству, а прославлением веры, пересказом библейских истин, обилием молитв (с. 67–69). Монолог Философа о сущности новой религии несравненно выше монолога Димитрия. Киевский драматург поднимает на высокий философский уровень проблему реформы, перехода от старого к новому. Е. Морогина же волнует воплощение легендарной, житийной истории в связи с позицией его духовного пастыря (Димитрия Ростовского) по отношению к царю. Система намёков, конечно, свойственна обеим пьесам, но взгляд на проблему разный: у одного – широта мышления, которая позволяет Феофану теоретизировать, насытить философским содержанием изображаемое; у другого же – местничество, не позволяющее Морогину подняться выше борьбы группировок.
При определённом поэтическом сходстве пьес произведение ростовского драматурга всё же не является литературой нового времени, а сохраняет традиции мистерии. Но довольно удачное совмещение комического и серьёзного свидетельствовало о начале процесса формирования жанра трагедокомедии. «Владимир» как новое жанрообразование возник не на голом месте. Известно, что жанр (как исторически складывающийся тип литературного произведения) проходит в своём развитии очень сложный путь, претерпевая большие изменения. Он жив лишь до тех пор, пока сохраняет свои основополагающие, конституирующие черты. И хотя русская трагедокомедия никогда не занимала доминирующего положения,