ураганом невзгод в непролазную топь, подернутую туманной дымкой забвения. И можно сколько угодно рассуждать о заживающих ранах – к сожалению, вместе с Мелиссой Аэрин потеряла и опору, и смысл жизни. Так не все ли равно, куда ее повезут и что с ней сделают?
Конечно, прикосновение к стволам дубравы Полтиша и даже простое гадание на картах придало бы ей сил, не говоря уже об обработанной крепкой древесине, выступающей главным элементом призыва Монни, поскольку древо должно вырасти на земле, над которой рождена ведьма. Оно вбирает в себя соки почвы, крепнет, впитывая лунный и солнечный свет, и является единственным проводником для таинственной силы, недоступной другим людям. Проведя особенный ритуал, давы преобразуют заготовленный материал, а чаще всего уже готовые резные изделия, в Каф, служащий им до конца жизни. То был их инструмент, а не грубое орудие, которое позволяло управлять невиданной силой. Подчас плотники не знали о конечной цели заказчика и выполняли работу, не подозревая о том, что служат Ковену. К ее глубочайшему сожалению, Аэрин не приходило в голову создать что-нибудь компактное, и поэтому, лишившись своих корней, она была обречена на скитания и жалкое существование.
В чемодане Аэрин лежала короткая дубовая ветка, кое-как, наспех оторванная от сука и очищенная от листьев и коры, – ее возможная опора. О массивных колдовских столах или хотя бы ноже с наборной рукоятью можно только мечтать. В первую очередь дава подумала о художественной кисти, хотя было бы странно встретить служанку с подобным предметом в переднике, а ведь эту вещь надо постоянно носить с собой, не вызывая подозрений. К тому же она совершенно не умела рисовать. Для зонтика ветка слишком тонкая, короткая и кривая. К собственному разочарованию, она не смогла придумать ничего кроме оперенной палки для уборки пыли и поэтому злилась на себя, поскольку не хотела связывать единственную надежду с унизительными атрибутами прислуги.
Какое-то время Аэрин размышляла о различных символах свободы, которые знала, и не заметила, как задремала, прислонившись головой к мягкой обивке кареты. Графиня уложила девушку на спину, накрыла одеялом и, убедившись, что дава заснула, пожаловалась сестре:
– Твои пилюли почти не действуют.
Изола пригладила волосы и вздохнула:
– Надеюсь, что успокоительного хватит до конца поездки. Думаешь, она опасна?
– Я бы сказала: больше, чем хотелось бы. Не хочу, чтобы она навредила сыну. Нам придется искать другое сочетание.
– Да, все заметили, как он на нее смотрит. Маргад так мучается… Я не осуждаю его, только, может быть, он немного потерпит?
– Вынуждена согласиться с тобой. Мне тяжело с ним.
– Да, и это так тревожно.
Графиня отвернулась к окну, как будто искала сына, хотя знала, что не сможет увидеть его до утра.
– Ты знаешь, иногда я жалею, что ставила решетки на окна и запирала двери на ключ.
– И все же клетка была сломана. Помнишь воришку,