потянул руку к подмышечной кобуре. И тут же рухнул с простреленной ногой.
Водитель бронированного лимузина попытался завести мотор. Но его вытряхнули из-за руля и ткнули мордой в асфальт.
Другой телохранитель повел мощными плечами, рыча что-то нечленораздельное. Настоящий бык, глаза кровью залиты. Вообще, такого срубить не так легко, особенно вошедшего в боевой раж. Но наши ребята сеанс боя без правил устраивать не собирались. Разряд в семь тысяч вольт, потом еще один для закрепления – туша благополучно свалилась на землю и задергалась.
Большой босс, как положено истинному хозяину жизни, медленно и с каким-то космическим презрением поднял руки вверх.
– Пошли, перекинемся словечком с клиентом, – кивнул я Лешему.
Мы спустились во двор с главного входа.
Я подошел к Михаилу Михайловичу, или кто он на самом деле. Этот черт смотрел на меня не столько испуганно, сколько напряженно. Просчитывал в уме, как выкручиваться будет. Руки он держал вверх, но как-то небрежно и высокомерно, демонстрируя, что это для него ничего не значит.
– Представьтесь, из какого вы подразделения милиции, и в связи с чем это беззаконие, – потребовал он ровным убедительным голосом высокопоставленного ревизора.
– Милиция? – засмеялся я. – Ну ты размечтался, фантазер.
– Если это заказ на меня, я дам вдвое больше, – не терял самообладания и не качал права клиент, чем вызывал даже некоторое уважение.
Я подошел к нему, внимательно посмотрел в глаза.
– Знакомые все лица, – я вспомнил, что видел эту морду по телевизору в новостях. – Михаил Гриценко. Меценат. Спонсор высоких наук и искусств. Что, чипы приехал проверять?
– Я приехал переговорить насчет лечения, – невозмутимо произнес Гриценко. – Это, знаете ли, не моя больница.
– И подвал не твой?
– Какой к хренам собачьим подвал?! – в его голосе все же прорвалось злое раздражение.
– Понятно. Значит, разговор у нас будет долгий и болезненный… Этого в машину, – кивнул я на Михаила Михайловича. – Остальных нейтрализовать. Но не наглухо. Передадим чекистам, пусть разбираются.
Из помещения вышел Эскулап в сопровождении нашего врача, поддерживавшего его под локоть. Быстро же его в сознание привели. Он покачивался от слабости. Но у него хватило сил расплыться в широкой улыбке при виде Гриценко.
– Помню наши проникновенные разговоры и ваш тактичный садизм, Михаил Михайлович, – сладкоголосо произнес Эскулап. – Мы продолжим эти беседы. Только придется поменяться ролями. А то иначе скучно.
Гриценко побледнел. И вдруг неожиданно твердо произнёс:
– Да никогда ничего вы от меня не узнаете. Можете хоть сейчас пристрелить.
– Никогда не говори никогда – это даже в дешевых телесериалах утверждают, – хмыкнул я.
– Никогда! – вдруг Гриценко дернулся.
Я ему хрястнул кулаком в живот, вышибая дыхание, так что он не успел дотянуться зубами до вшитой по старой шпионской традиции в воротник