ты тоже не мой настоящий папа, – заметила я.
– Я – твой отец во всех смыслах, кроме одного, и не смей думать иначе.
Голос его звучал в равной мере печально и сердито, и я подумала, что не стоит больше задавать ему вопросов.
Сначала я не хотела рассказывать обо всем Кайлу. Но прошлой ночью я лежала в кровати и плакала, да так, что не могла остановиться. Кайл подошел ко мне и обнял. Он думал, я плачу из-за мамы. Тогда я рассказала ему о том, что узнала от отца. Кайл тоже был шокирован. Он все повторял: «Этого не может быть. Этого не может быть». Но я сказала, что это правда. Я не хотела отпускать его, потому что боялась, что его чувства ко мне изменятся и он уже никогда меня не обнимет. Тогда Кайл сказал: «Кейт, мне все равно, кто была твоя мама. Ты всегда останешься моей сестрой».
20 октября 1941 г.
В эти дни папа говорит больше обычного. Покончив со своим ужином, он слегка отодвигается от стола и начинает рассказывать о мельнице или о той работе, которую нужно сделать по дому. Но больше всего он говорит о маме. Я и подумать не могла, что он будет так тосковать о ней. Мне кажется, впрочем, что тоскует он не о той маме, которую я знала, а о женщине, которой она когда-то была.
– Она была настоящей красоткой, – говорит папа, глядя в окно. – А еще очень любила петь.
Сколько я ни пытаюсь представить, как мама поет, ничего не получается.
– А еще танцевать, – добавляет он с улыбкой. – Бьюсь об заклад, вы и не думали, что мама умела танцевать. А она пташкой летала по танцплощадке, такая легкая и свободная. Улыбка никогда не сходила у нее с лица. – Какое-то время отец молча смотрит в пустую тарелку, а я пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз видела улыбающуюся маму. И не могу.
– А какой была моя настоящая мама? – спрашиваю я.
– Сисси? Хорошенькой, как розовый бутон. Парни ее обожали. В этом-то, я думаю, и была ее главная проблема. Она страшно переживала, когда родила тебя, не зная толком, кто твой настоящий отец. Люди любили позлословить на ее счет. Должно быть, ей казалось, что жизнь ее теперь кончена. А тебя мама пожелала взять в нашу семью. В то время она ничего так не хотела, как детей, – сказал папа. – Когда родился ты, Кайл, она все время целовала тебя и пела тебе колыбельные. Тогда еще она была счастливая и довольная – такая, какой я привык ее видеть. Глаза у нее сияли. А потом, когда Сисси убила себя и у нас появилась Кейт, – папа взглянул на меня, – мама заболела. Должно быть, что-то с легкими. Поначалу мне казалось, это болезнь так изменила ее характер. Она не спала ночами, только кашляла и кашляла. Это и стало твоей колыбельной, Кейт. У мамы просто не было сил возиться с тобой. А потом она начала видеть то, чего не было. Я думал, это потому, что она так мало спит. Она менялась день ото дня, и даже Кайл в конце концов перестал ее радовать.
– Мне так жаль, папа. – Я не могла смотреть ему в глаза.
– Нет-нет, Кейт, не вини себя. Возможно, все дело в том, что ей пришлось присматривать сразу за двумя малышами, да еще после того, как сестра наложила на себя руки. Слишком много