одно, Алексей Гаврилович, на рыбалку, на любую, я пока не поеду. – Митька произнес это с твердостью в голосе, и Бурукин нахмурился, поняв, что уговаривать упертого столяра бесполезно.
– Смотри, Тулупов. – Он всегда в минуты недовольства называл своих подчиненных по фамилии. – Не пришлось бы пожалеть, да поздно будет.
– Пожалею – пожалеешь, – неожиданно скаламбурил Митька сам того не зная, и растянул губы в налетной улыбке.
– Как сказать, – не принял его шутливого тона Бурукин, – давай закончим разговор на эту тему: определились с ней – и точка. Когда на работу выйдешь?
Митька подумал:
– Как врачи решат, по самочувствию. Аванса дать не могу.
– Я вижу – ты совсем занедужил, – с ехидцей произнес Бурукин. – Может, тебе путевку в санаторий выбить? Вмиг восстановишь пошатнувшееся здоровье. Тут как раз по кооперативу важный заказ намечается.
Митька понял его иронию, но не подал вида.
– От путевки не откажусь, а с кооперативом придется повременить. По пятнадцать часов работать я теперь не смогу. Другого мастера ищите.
Бурукин был явно озадачен таким поворотом дела, но быстро согнал с лица налет растерянности.
– Ты, Дмитрий, лошадей-то не гони, слететь с обрыва не долго. Все не так просто, как ты думаешь. Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, не шибко разбежишься. – Он пытливо поглядел Митьке в глаза, ища в них хитринку или холодок робости, но ни того, ни другого не уловил и продолжил: – Кооператив, Дмитрий, мелочи. Я мыслю всю нашу фабрику взять в аренду, а в дальнейшем, возможно, и в собственность оформить ее удастся. В руководстве страны раскол пошел. Наверняка большие перемены будут во всем – московские друзья намекали. А мы этот момент и постараемся уловить. Представляешь, какие перпективы могут тогда открыться! Ты вот хотел бы заработать миллион?
Митька опешил от такого вопроса, с недоумением глядел на директора, не понимая, шутит он или всерьез пытается его прощупать. «Что это он погнал? – терялся Митька в догадках. – На новую блесну, что ли, поймать меня хочет?» В груди у него что-то задрожало, тоненько-тоненько. Эту непонятную дрожь растерянности Митька уловил еще в больнице, «обсосав свою жизнь, как сухую тарань», начиная от возврата с армейской службы до болезни. В противоречиях и утверждениях, поисках правильных, на его взгляд, вешек на будущее, и ощутил он этот эфемерный перепляс души.
– Чего молчишь? – Бурукин таил в глазах едва заметную улыбку.
– А зачем мне миллион? – заиграл простака Митька. – Машина у меня есть, квартира – тоже. И все остальное не хуже, чем у других.
– Не можешь ты, Дмитрий, вылезти из деревенских штанишек, – продолжил игру в словесные поддевки Бурукин. Ему или нравилось путать мысли простого, не обладающего высоким образованием человека, или хотелось поиздеваться над упрямым работником. – Есть вещи, Дмитрий, покруче машин и квартир. Разве тебе не хотелось бы побывать, например, на Гавайских островах или, скажем, в Бразилии?
Митька усмехнулся:
– Чего