любое время и в любой момент, как только я вижу его, мне сразу же хочется тут же расплакаться на его плече, рассказать все то, что навалилось на меня за то время, пока мы не виделись, рассказать, как мне ужасно жаль маму и за что ей такое наказание, рассказать насколько я отчаялась и отправила свою анкету на отбор…
Но я поклялась самой себе, что никому не расскажу о своих проблемах.
– Где мама? Она дома? – спрашивает Чак, бегло оглядывая гостиную и кухню.
Я продолжаю бесцельно смотреть в одну точку в телевизоре, не передвигая взгляд, в глубине души надеясь, что Чарли не встанет напротив меня и не увидит мое состояние. Вопрос про маму ещё сильнее задевает мои чувства, и я стараюсь подавить бурю эмоций, которая так и норовиться вырваться наружу.
– Почему молчишь? – по голосу Чака я могу предположить, что он медленно, но верно приближается в мою сторону.
– Я не смогу поехать на ужин к твоим родителям, – резко подрываясь с места, выпаливаю я, быстрым шагом направляясь к окну, пытаясь подавить нервную дрожь в руках.
В ответ я наталкиваюсь лишь на безмолвную тишину, разрезающую глухое пространство между нами.
– Эли, – негромко произносит Чарли, едва касаясь моего плеча, – что-то случилось?
Прикрываю глаза и крепко сжимаю губы, чувствуя, как по щекам катятся жгучие слёзы. Пряча лицо под ладонями, я всеми силами пытаюсь сдерживать всхлипы, которые предательски стараются вырваться наружу, но все мои труды оказываются напрасными и эмоции берут вверх над возможностями.
Чак без особых усилий разворачивает меня лицом к себе, удерживая за плечи, и я уже не сопротивляюсь. Аккуратными движениями он отрывает мои ладони от лица, пытаясь взглянуть мне в глаза и спустя пару секунд наши взгляды встречаются. За пеленой настилающих слез я вижу его сосредоточенные черты лица, два расплывчатых аквамарина обеспокоенно блуждают по моему лицу, а теплые ладони стараются ненавязчиво избавиться от наступающих слез. Его бейсболка теперь повернута козырьком назад, чтобы лучше рассмотреть мое состояние.
Я зажмуриваю глаза. В последний раз он видел меня в подобном состоянии примерно пять лет назад, когда умерла моя любимая собака; в тот момент он пытался меня успокоить всеми силами и способами и, в конце концов, ему это удалось. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить ему все, что творится на душе, смыкая губы в плотную линию.
– Лилибет, – шепчет Чарли, удерживая мое лицо в теплых ладонях. Его лицо – точное отображение синонимов жалости, обиды и злости. Но … почему он злится?
Он мгновенно хватает меня за руку и ведет в сторону двери. Я подаюсь вперед за юношей, на ходу пытаясь смахнуть слезы с влажных щек, которые неприятно щипает от очередного потока вечернего копенгагенского ветра. В нос ударяет мягкий вечерний запах родного города, а в ушах раздается резкий звук сигнализации, оповещающий о том, что двери автомобиля разблокированы. Чак одним ловким движением руки открывает черную дверь машины, а второй рукой подталкивает меня на переднее пассажирское сидение, и через мгновение дверь