в которых Пётр опознал кольщиков дров, перестали напоминать деревенских увальней.
«А они воевали, – пронеслось в голове Петра. – Вон как зыркают, волчары». По спине пробежал холодок нехорошего предчувствия.
– Товарищи, вы же видели, я только что вышел. Ваш начальник сказал этому Андрею накормить нас и вообще, – Пётр поймал себя на заискивающем оправдательном тоне.
«Да кто они?» – заметалась мысль. Маска хозобслуги осталась там, в такой мирной, хорошо протопленной столовой с блинами и улыбчивой поварихой. А тут во дворе его держали под прицелом два тёртых бойца с холодными внимательными взглядами хищников. Такой взгляд он встречал в Польше у командира разведбатальона дивизии.
– Накормили? – усмехнулся автоматчик.
– Да.
– Ну вот. Если в эту дверь вышел, значит, не приняли. Раз не приняли, ходу на территорию части нет, – приподняв палец, совершенно без акцента сказал узкоглазый боец с лунообразным улыбчивым лицом.
– Товарищи, как же так, у меня шинель там!..
– Вынесут.
– Да нет! Вы не поняли, товарищи, я просто покурить вышел, мне назад нужно. Видите, я без шинели, я покурить! – выставив перед собой коробок спичек и пачку "Казбека", зачастил Пётр.
– Стой где стоишь, сержант, или устав караульной службы забыл? – усмехнулся первый часовой.
От этого фамильярного пренебрежительного «сержант» Петра бросило в жар. «Издеваются, суки!» – гнев толкнул его к автоматчику.
– Я старший сержант! Понял?! Ты! Старший сержант! Пока ты тут! Я в Польше! Понял?! – навалившись грудью на автомат, Пётр схватил бойца за отвороты шинели. Искажённое восприятие сержанта сфокусировалось на препятствии, не дающем войти в эту чёртову дверь. Риск получить пулю в упор или удар прикладом от второго бойца уступил неосознанной необходимости переложить вину на других.
Два хищника, оскалясь и давя друг друга взглядами, сцепились и замерли как сжатые пружины. Момент, когда часовой освободился от захвата и сам зафиксировал его шею, Пётр пропустил. Часовой притянул Петра к себе так, что они упёрлись лбами, и заглянул в глаза.
«Это не волк, это змей», – взгляд часового ввинчивался в мозг, давя гнев, а вместе с тем и желание драться.
– Польша, гришшь, а сейчас тарелка каши важнее приказа стала, – вбивая каждое слово в Петра, прошипел часовой.
И резко освободил захват. Пётр, непроизвольно упиравшийся в его грудь, соскользнул на ступеньку в низ. Из него словно выдернули стержень, старший сержант побледнел, ссутулился. Развернулся и, шатаясь, словно залпом вмазал 200 граммов водки на голодный желудок, побрёл к автобусу.
«Позор, господи, какой позор…», – разум больше не мог дистанцироваться от всех фактов и фактиков. Перед глазами один за другим пронеслись сначала капитан, назвавший их кандидатами в курсанты, а затем хозяин кабинета с усталыми глазами и грацией леопарда, который назвал их уже не курсантами, а сержантами. Свою судьбу они решили ещё тогда, ввалившись в кабинет