обставленные и хорошо отапливаемые жилища, похожие друг на друга, как два любых лица из толпы, из которой они вышли, в которую завтра снова войдут; как выбор, который привел их к подобному абсолютно бессмысленному существованию, дающему им мнимые чувства свободы и безопасности. Не задав лишних вопросов, не вызвав ненужных проблем, они снимут обувь в коридорах своих жилищ и погрузятся в комфортабельные кресла в своих ярких, как фейерверк, без умолку болтающих гостиных, и вновь докажут всему миру, что это общество достигло совершенства в своем безразличии ко всему.
Я приложил свой указательный палец к испещренному мелкими трещинками, напоминающими на паутину, тонкому стеклу наручных часов. Безрезультатно. Стекло оставалось разбитым, волшебным образом не срослось на моих глазах, а секундная стрелка по-прежнему не ходила. Я хорошо помню тот день четыре года назад, когда она остановилась. Мне просто не нужно было совершать ту ошибку. Один раз я пытался отдать часы в ремонт, но в том месте, куда я отнес их (небольшая мастерская на Гиндзе), надо мной посмеялись и посоветовали выкинуть часы на ближайшую помойку. Дело в том, что механическими часами уже давно никто не пользуется, и никто даже не знает, как их чинить. Люди не понимают, зачем это может кому-то понадобиться. На смену механическим часам пришли «умные» часы от компании «КУМО». Кажется, вся жизнь и правила ее проживания теперь исходят от компании «КУМО».
– Где ты откопал этого динозавра? – посмеялся модельного вида парень с потрясающей прической, работающий в мастерской по ремонту бытовой техники и часов.
Так там было написано: «Ремонт бытовой техники и часов».
Я развернулся и ушел, предпочтя не рассказывать, что часы принадлежали моему отцу, а до того – отцу моего отца, моему деду, которого я никогда не видел. Он был русским, его звали Андрей Родионов. Он умер на войне. Правда, я точно не знаю, на какой именно. Так много войн в истории человечества и все они кажутся абсолютнейшей жесточайшей бессмыслицей.
Так что ценность моих наручных часов определяется не умением показывать глупые движущиеся картинки, проигрывать надоедливые мелодии и даже не рыночной стоимостью. Хотя кто-то, кажется, сказал мне, что механические часы в наши дни могут стоить действительно больших денег. Но материальная ценность не может быть большей сентиментальной, ведь так?
Двери поезда, в который я зашел минуту назад, с тихим шипением закрылись, в вагоне воцарилась давящая на барабанные перепонки тишина. Мне всегда очень нравилось это чувство. Для меня оно означает, что вот-вот начнется очередное, пусть и небольшое, путешествие. Где-то что-то щелкнуло, и поезд с приятным гудением тронулся с места. Серая в подтеках стена в окне задвигалась. Сначала медленно, затем быстрее. Вскоре подтеков не было видно. В целом поезде, кроме меня, никого не было. Я снова посмотрел на свои наручные часы, надеясь, что они подскажут мне путь отсюда.
Но куда я хотел попасть?
Последний