Волк – сильный, неутомимый хищник, и в охоте ему нет равных.
Глава 4
Отступники
Я ждал следственную бригаду, присев на краешек кровати и отвернувшись от тела женщины, не глядя в окно или полированную дверь платяного шкафа, в которых оно могло отразиться. Но моя спина обрела качество перископа с его сложной системой зеркал, и я видел мельчайшие детали, а те, что ускользнули, дорисовало мое воображение.
Над моей головой (по ощущениям – в номере этажом выше) простучали быстрые шаги. Собака? Да, я отчетливо различил позвякивание цепи. Как будто пес сорвался с привязи и теперь таскал за собой обрывок цепи. Или звено. Звено? Почему звено? Потому что цепь состоит из звеньев? Это важно? Раз это пришло в голову – да. Сейчас для меня любая восстановленная в памяти деталь – на вес золота. Но нет, нет там никакого пса. Это воспаленное воображение рисует галлюциногенным карандашом бессмысленные картины и ставит суровую подпись под каждой – Шизофрения. Но если так, то пес должен появиться, потому что шум или голос зачастую тащит за собой зрительные образы.
Ну, где ты, псина?
Нет тебя!
Значит, все не так уж и плохо…
Сейчас для меня не было ничего дороже чувства к этой несчастной женщине. Я состоял из жалости и жажды мщения, из девяносто девяти процентов чувств и одного процента мозгов. И не в силах был изменить это соотношение.
Сколько я так просидел – не знаю. Время утратило для меня значение. Мир изменился с появлением следственной группы. Старший – полноватый и небритый, в сером свитере и утепленной кожанке нараспашку – напоминал полярника. Вот сейчас он махнет меховой шапкой, стряхивая с нее снег…
Наверное, я долго ждал этого момента, приоткрыв рот, как наркоман, обкурившийся марихуаны. Надо отдать должное «полярнику», он терпеливо дождался просветления в моих глазах, подсек проплывающую в них мысль и расшевелил меня парой коротких оскорбительных фраз. Указав рукой на труп женщины, он взглядом пробежался по отдельным частям моего полуобнаженного тела:
– Как интересно! Я так не пробовал.
– А ты попробуй! – взорвался я, вскакивая на ноги.
Наверное, он видел и не такое. Или увидел все, что хотел. Он шагнул в ванную, снял с вешалки широкое, больше походившее на махровую простыню полотенце и бросил его мне:
– Прикройся.
На этот раз я не отреагировал на его слова.
– Я сказал, прикройся. Я говорю с тобой по-человечески, верно? Но вопрос в другом: ясно ли я выразился?
Я обвязался полотенцем и кивнул «полярнику»:
– Не вопрос. Я все понял.
– Вот и отлично. А ты здорово потянул время.
– Почему я позвонил Михайлову, а не тебе? – быстро сообразил я. – Извини, я не знал номера твоего телефона. Кстати, ты так и не представился.
– Павлов, – назвал он свою фамилию.
– А я – Павел. Совпадение или это что-то значит?
– Ничего это не значит.
Он не стал больше меня слушать. Жестом руки убрав меня в угол комнаты, другим жестом Павлов пригласил в помещение прибывших вместе с ним следователей. И пока они