мире ничего. Кроме пары минут облегчения для того, кто от ужаса перед скрюченным страдал больше, чем от катастрофы внутри своего тела.
Ланцо вдруг понял, что сидит возле трупа. Смерть наступила несколько мгновений назад. Она просто наступила и всё, как наступает утро или вечер, как остывает чай или высыхает лужа. Невидимый глазу момент оборвал жизнь человека, и теперь тот застыл с изумлением на лице – это и впрямь было изумительно, ведь это новое его приключение, эта пертурбация ни к чему не вела и не имела конца или выхода.
Ланцо медленно встал. Украдкой бросив взгляд на брата, который, не переставая, всхлипывал в кресле, он тихо отошёл к окну. Сообщать о кончине Ланцо не стал.
Он глядел в окно. Между соседними домами росли деревья. За ними над верхушками маячил какой-то стержень – словно кто-то раскачивал гигантский столб. Ланцо знал, что это был скрюченный. Тот двигался к телу, нацелив свою острую голову прямо в окно, у которого стоял Ланцо. Он широко шагал по городу и по-прежнему задирал ноги очень высоко, будто продолжая перешагивать развалины.
Когда скрюченный приблизился, оказалось, что был он высотою трижды превосходящей дом. Чтобы проникнуть в сени, он вынужден был проползти в дверь на карачках. Полз он и по комнатам, точно ящер-титан, осторожно перекладывая длинноперстые ладони на чистом деревянном полу.
Ланцо обернулся. Медленно и неотвратимо являлась из дверного проёма голова скрюченного. Она тянулась словно согбенный палец, исследующий некую полость с целью подцепить да выковырять лишнее. Он шарил по стенам и мебели, проходился по покойнику, сундукам, тронул и плачущего брата. В конце концов, он ткнулся в грудь Ланцо. Тот почувствовал мягкий толчок и вздрогнул.
Кузен оторвал мокрое лицо от своих ладоней и взглянул на труп. Он вскочил и бросился к нему, однако не посмел тронуть. «Мам! Мама!» – заорал он. В ответ ему из другой комнаты раздался срывающийся крик. Поднялся всеобщий вой.
Скрюченный принялся биться головой об пол, словно выскребая из комнаты нечто, видимое ему одному. Он скрёб и скрёб, не жалея лба. С ритмичным стуком швырял он голову посреди спальни, где почему-то был закатан ковёр. Его нелепая длинная шея, оканчивающаяся плешивым лбом, тонкое согбенное тело, несуразные палки-конечности, покрытые тонкой мешковатой кожей, были чистыми, они словно были тщательно вымыты с мылом и именно так и пахли – чистотой омытого покойника, пустыми коридорами, стираным тряпьём.
Он в последний раз уронил голову на пол и плавно подался назад, поволочив её за собой. Как только он скрылся в дверях, в спальню резко ввалилась толпа причитающего народа.
Ланцо всё ещё смотрел себе под ноги. В том месте, где скрёб скрюченный, из-под половых досок сквозь мелкие щелки начали выползать муравьи. Ланцо в панике огляделся. Комната, прежде знакомая ему каждой вещью, теперь казалась чужим, посторонним жилищем. Люди, наполнявшие её, – случайными гостями.
Он растолкал их и быстро вышел вон.
В крайнем